Погром в тылу врага

И десантники помчались дальше, а за ними, держась за ребра и отдуваясь, семенили «опекаемые». Кажется, прорвались. Погоня отстала или потерялась. Впереди – безопасная зона. Последние заросли лещины, далее – вполне проходимый симпатичный березняк, за которым уже русская твердь… Плавное понижение, плавный подъем, покатый косогор, пространство за которым пряталось в слепой зоне. Что там может быть такого? Сердце беспокойно екнуло, да нет, не может быть, все в порядке… Десантники бежали грузно, практически в шеренгу, плечом к плечу – одолели низину, в несколько прыжков взлетели на косогор.

И попали на открытом месте под кинжальный автоматный огонь…

Стреляли из березняка – густо, не оставляя шансов. Олег успел заметить, как что-то завозилось в траве, вздулась серая кочка, за ней еще одна, третья. И шквал огня понесся на ошеломленных десантников. Безумие какое-то. Олег почувствовал сокрушающий удар в грудь, перехватило дыхание, его согнуло пополам, швырнуло обратно – в низину за косогором. Он помнил, как мимо свистели пули, кричали люди. Капитан катился вниз, не выпуская из рук автомата, вертелись небо, деревья. Ударился о землю, его подбросило, куда-то швырнуло…

Было больно, Веренеев стонал, скрежетал зубами, сходил с ума от разрывающей боли, но сознания не терял. И автомат не выпустил. Как-то не сразу отложилось в голове, что жив он благодаря американскому бронежилету (надо же, какой зигзаг удачи), а также потому, что стреляли не в упор, не из самого мощного оружия. И так уж вышло, что пули попали именно в бронежилет – не в конечности, не в голову. И грамотная конструкция, а также боковые пластины-амортизаторы смягчили и распределили удар по всей поверхности груди…

Огненным шквалом смело в низину всех, кто находился рядом. Десантники стонали, изрыгали проклятья. Максим, закусив губу, тянулся к выпавшему автомату – дотянулся, но семь потов сошло. Загибался и тужился Оленич – с такой физиономией, словно он палец пропустил через мясорубку. Тяжело дышал и выгибался, как в агонии, Шура Крутасов.

– Мужики, все живы? – хрипел Олег.

– Лично я – не совсем, – давился Крутасов. – Я вовлечен в глубокую депрессию… Во мне, кажется, дырку про*censored*ачили…

– Что это было, парни? – потрясенно бормотал Оленич.

– Нас расстреляли, – бесхитростно поведал Олег, отыскивая дрожащей рукой клык затвора.

– А почему мы живы? – не понял Максим.

– А мы точно живы? – сомневался Оленич. – Что мы знаем, блин, о смерти?

– Мы в бронежилетах, – напомнил Олег. – Помните, я говорил, что вы еще спасибо скажете… Молитесь богу, что били только по корпусу…

– Точно… – вспомнил Оленич. – Надо же, память дырявая… Спасибо, командир… О, мама родная, как больно…

– Но кто, зачем? – простонал Максим. – Я даже не успел ничего заметить. Ведь там не может быть злодеев, впереди только наши, все злодеи остались позади…

– Вот мы вплотную и подошли к пониманию того, что не все так просто в наших играх… – шептал Олег. – Не все «наши» одинаково «свои»… Мужики, соберитесь, пересильте боль… Сейчас эти твари пойдут нас добивать… Уже идут… Они не знают, что мы им можем уготовить ответный сюрприз. Приготовьтесь стрелять и притворитесь мертвыми. Кто не может дотянуться до автомата – лучше и не пытайтесь.

– Боже правый… – ныл Оленич. – Как я хочу, чтобы это поскорее прервалось рекламой…

Десантники валялись в низине в живописных, хотя и несколько напряженных позах. С обратной стороны косогора уже подходили люди, глухо переговаривались, кто-то отрывисто хохотнул. Олег прикрыл глаза. Напряжение рвало мозг. Из прокушенной губы сочилась кровь. Страх пульсировал в «красной зоне». Но страх – это нормально. Без страха ни одно приличное дело не делается…

Призраки вырастали из туманной дымки. Сначала только головы, потом по пояс, потом целиком… Крепкие мужики с не очень-то одухотворенными лицами. Не младенцы, всем уже под сорок, в гражданских куртках, подпоясанных ремнями, с автоматами-коротышами, которые они несли небрежно, поскольку не видели повода нести их иначе. Один в брезентовой панамке, другой – в какой-то серой кепке с удлиненным козырьком, двое без головных уборов, коротко стриженные, практически лысые. «Лесные братья» какие-то. Неужели не всех здесь извели в пятидесятые? До сих пор воюют, поезда под откос пускают…

Они остановились, лениво подняли автоматы. Почему-то бросилась в глаза длинная черная сигарета, которую боевик мусолил в уголке небритого рта. И небрежная ухмылка, когда он передернул затвор…

Олега словно подбросило. Какая, к черту, боль?! Он что-то орал, матерился, ствол вело, автомат выскакивал из рук. Палил по врагам, вопил, как шальной. А рядом взвился Крутасов. «Лесные братья» не успели произвести ответных выстрелов. Возможно, они тоже были в бронежилетах, но кого это волнует? У обладателя черной «сигароне» глаза сбились в кучку, лоб окрасился кровью, он свалился навзничь. Остальные тряслись, как марионетки в кукольном театре. То ли люди, то ли куклы… Падали вразнобой, забрызганные кровью…

– Фу, отпустило… – шумно выдохнул Крутасов, пытаясь состроить дикарское подобие улыбки.