Пока шел, я постоянно вспоминал разговор с директором.
Я так и не смог быть до конца откровенным.
Пусть мне и сказали про гормоны и взросление, но я чувствую, что это не совсем так. Все гораздо сложнее и глубже.
Почему меняется моя личность?
Почему меняется мое восприятие реальности?
Почему я могу то, что раньше не умел?
Почему мои эмоции могут утихать, и я становлюсь… хладнокровным?
Я все же не решился рассказать про ту «трещину», а также о тролле. Все же страх быть вновь ограниченным слишком силен.
Сейчас я тоже не особо свободен, но я хотя бы чувствую, что даже если за мной есть слежка, она не тотальная. Что мир вокруг не забыл меня, и люди впервые начали замечать мое существование.
А что будет, когда обо всем этом узнают?
Останавливаюсь и смотрю в окно.
Там уже вечереет, солнце уже скрылось за деревьями, но алые лучи еще видны где-то там.
- Эгоист… - прошептал я, смотря на свое отражение в стекле.
Да.
Так она когда-то сказала…
Мне далеко до того, чтобы хотя бы иметь право именоваться «герой», но мой эгоизм и правда может навредить окружающим. Вокруг меня полно школьников, таких же, как я.
А что, если мое состояние опасно?
Я не могу быть уверен, что не могу навредить окружающим своими действиями.
- С дороги, Эванс!
Меня толкают в стену, и я падаю.
- Ха-ха-ха-ха! – ржут они и проходят дальше.
- Уроды, - прорычал я, поднимая очки и чиня трещины.
Что-то мне теперь быть эгоистом не кажется таким уж и плохим.
Почему им можно быть эгоистами, а мне нет?
Почему я вообще должен думать о других, когда никто никогда не думал обо мне?
Мир всегда был несправедлив ко мне, так почему я должен думать об окружающих и чужих нуждах?
Я не хочу быть «героем». Мне противно это словно…
Да. Так и есть.
Герой – это мерзко. Герой не человек, он символ, икона, образ, ему недозволено чувствовать, бояться или привязываться, а потому тот, кто избрал для себя такой путь…
Должны вытравить…
- Ладно, - вздохнул я. – Над такими вопросами можно вечно думать.
Я уже собирался идти, как под ногой что-то хрустнуло.
Поднимаю ногу и вижу, что на полу валяется карта, обычная игральная карта. Довольно потертая, местами немного порвана, да и почти выцвела. Раньше это был красный джокер, но красного цвета почти не осталось, он был лишь на ногах… Точнее, лишь сапоги остались красными, а все остальное блекло-черное…
В этот момент в памяти возник образ того странного человека в черно-серой экипировке. Лишь темно-красные сапоги были самым ярким цветом в нем.
Вопросы.
Как обычно, много вопросов, а ответы я вряд ли скоро получу…
***
- Черт, черт, черт, да где он вообще бывает? – злилась она, двигаясь по коридору.
Настроение у девушки было не очень. Она только что закончила очередную неприятную отработку, одну из назначенных ей после той пьянки и прогула первого дня. И это еще далеко не конец, ей до конца месяца придется страдать, драя кубки и убираясь в кладовках, без магии.
Панси была из богатой семьи, не самой состоятельной, но достаточно знатной, чтобы иметь политический вес в Совете Лордов, пусть и не самый большой. Да, Паркинсоны всегда были лишь маленькой семьей, не особо выдающейся и ничем не примечательной, но это не умаляет того факта, что дочь таких людей не должна работать руками как какая-то служанка. И она ничего не имела против варки зелий или работы над магией, ее бесила такая немагическая работа, как уборка и прочее.
И, что самое неприятное, все эти отработки мешали ее личным планам.
У нее были дела, но из-за постоянной усталости после таких вечеров она просто не могла ничем другим заняться.
А дело у нее было очень важное: «Понять, что за херня со мной творится».
Вот уже вторую неделю она замечает в себе все больше и больше странностей, но обсудить их ей просто не с кем, а признаваться в них страшно. Но недавно она увидела примерно похожие странности и у школьного неудачника Гарри Эванса и собиралась выведать, что с ним и похоже ли это на ее ситуацию, а также как это можно использовать.