Погружение

Вернувшись, я расставляю бутылки на столе. Несколько минут, во внезапном оцепенении, перемещаю их то так, то этак. А потом открываю виски, разбавляю немного колой, беру «коктейль» с собой в комнату и начинаю пить.

Поначалу я твержу, что вовсе не упиваюсь – так, подслащаю горечь утраты. И я пью, и пью, и пью, и все никак не могу понять, что хватит, не могу остановиться.

Быть может, потому, что мне нужен другой человек, который скажет «стоп»?

Думаю, что таким человеком вполне могла стать Катя, – и чуть не плачу. Катя. Кстати, как она? Над бы проведать. Захожу во ВК, лезу на ее страницу. Статуса в отношениях больше нет. Хоть «В активном поиске» не поставила, и на том спасибо. Надо бы и мне убрать, ведь теперь у меня просто «есть подруга»… Чертова социальная сеть напоминает мне о том, чего я безвозвратно лишился.

А может, все-таки можно что-то исправить?

Я начинаю писать Кате. Одно сообщение следует за другим. Я набираю текст слегка трясущимися пальцами, и пишу, и пишу, и пишу. Меня на секунду посещает мысль о том, что это плохая идея, но я отмахиваюсь от нее, как от надоедливого комара в жаркий день, и продолжаю. И снова претензии, злость, обида. Все это – с кучей ошибок, но такое живое, прямо изнутри.

Поначалу сообщения висят непрочитанными несмотря на то, что она онлайн. Потом Катя решается и открывает их.

Она отвечает. Она снова со мной заговаривает, и мне это кажется настоящей победой, возможностью как-то взять и спасти себя. Не-ет, не так. Спасти нас.

Но все тщетно. Она четко дает понять, что все кончено… Я опять остаюсь ни с чем. Опять не могу понять, как так может быть.

Хочется плакать. И я плачу. Добиваю бутылку «Лоусона».

Вырубаю свет. Забираюсь в кровать.

И засыпаю, не думая ни о чем.

Глава 14 Воскресенье, ночь

– Ты постой пока, я сейчас – говорит мне кто-то голосом низким, как пароходный гудок.

Титаническим усилием разлепляю веки. Кто я? Где я? Ничего не могу понять. Стою, прислонившись, у входа в какой-то бар. Сырость, холод, странные вывески. Мне холодно. На мне какая-то непонятная рабочая одежда, будто не моя… Я вроде вспоминаю, как меня куда-то ведут… но откуда эта престранная соломенная шляпа? И… я не вижу сюртук! Где, где мой любимый черный сюртук?..

Незнакомые мужчины бродят вокруг… Да где я вообще? Какой это город?

Я переношу вес на обе нетвердые, распухшие от чего-то ноги и делаю несколько неуклюжих шагов.

Обращаюсь к мужику в бакенбардах. Он стоит у входа. Пытаюсь с ним как-то изъясниться, но рот предательски издает лишь нечленораздельные звуки. Но я продолжаю пытаться, пускай и через силу: голова идет кругом, самочувствие отвратительное… Тело болит, будто меня мутузили несколько часов кряду, не оставив живого места… Странно. Осмотрев руки, я не нахожу следов побоев – но, все равно больно.

Я не выдерживаю и падаю наземь, еле успев подставить одно колено. Едва не падаю дальше, как мне хватает крепкая рука, а ее обладатель грубит уже знакомым пароходным басом:

– Ну, и куда ты поперся? – И продолжает, уже шепотом. – У нас еще три захода…

Меня, потерянного и потерявшегося, растерянного и растерявшегося, что марионетку заводят внутрь, показывают, где расписаться, а потом уводят. Сажают в телегу к паре других мужчин таких же дезориентированных, как я. Нас отвозят поодаль, переодевают в другие одежды, и велят ждать. Что мы и делаем, пускай время тянется бесконечно долго. После чего телега возвращается, и Пароход, насколько я могу понять, заводит нас одного за другим в это Важное здание, где у нас есть ровно одна цель – поставить роспись в нужном месте… Я потерял счет времени и счет раз, сколько меня переодевали и заводили.

В конце концов я валюсь окончательно. А потом – лечу. Осколки сознания подсказывают: это Пароход поднял меня своими мощными ручищами и несет прочь от Важного здания. Вот он кладет меня, прислоняет спиной к чему-то спиной.

– Как тебя там звали? – Он хлопает себя по карманам. – Эдгар?

Я смотрю на него и уже вот-вот отключаюсь.

– Это тебе за работу, дружок, – произносит Пароход и, достав откуда-то грязную полупустую бутылку, засовывает ее мне в руку. Последнее, что я вижу – это его массивная спина, удаляющаяся в сторону повозки.

* * *

Я снова лечу. Думается мне, то вихрь бумаг, что были исписаны мною за годы работы со словом. С легким шелестом он поднимет меня все выше и выше. У него особенный запах – от него пахнет… Погодите, не может быть. От него пахнет кровью? А, вот оно как. Это просто мясник стоит рядом, а какие два господина несут меня в коляску. Я слышу, как мужчины советуются о том, куда меня доставить, и останавливаются на Вашингтонской больнице. О нет, неужели, неужели это правда? Неужели меня действительно отправят туда лишь потому, что мои местные родственники не захотели взять надо мной шефство? Родственники… По! Вот, кто я. Вот, моя фамилия. А если я не нужен своей же родне – так и пускай.

Не успев собрать мозаику мыслей, я вновь теряю сознание.

* * *