Погружение в музыку, или Тайны гениев-2

Именно поэтому моя задача в любом выступлении и в книгах – обострить все органы чувств и все способности к восприятию моих слушателей, вывести их из состояния повседневности, открыть специальные клапаны высокого общения.

– Ну вот, – скажете вы, – значит, для того чтобы воспринимать классическую музыку, нужно, чтобы любимая бросила или еще какая-нибудь беда случилась. Уж лучше тогда любая попса, чем страдать и мучиться.

Нет-нет, совсем не обязательно, чтобы любимая бросила. Просто случай, который я вам рассказал, – совпадение, приоткрывающее завесу над тайнами восприятия великого искусства. И то, что Душа должна быть очень чуткой, это правда. И то, что в Душе все должно быть обострено, – это тоже правда. Да и жизнь, увы, не угощает ежедневно радостями…

Сколько Зла приходится встречать нашей Душе!

Только реакция у разных людей может быть разной.

Один скажет: «С волками жить – по-волчьи выть», – и начнет подвывать волчьему стаду.

У другого же существование волчьего стада вызывает протест и дает реальное основание для ухода от стадности в мир богатейших личностей, в мир индивидуума, где познается радость полета, творчества и свободы.

И наконец, предвижу следующее соображение: если общение с великим искусством – работа, то зачем человеку, работающему в другой сфере, вновь идти на работу? Не пора ли отдохнуть?

Ответом может быть только то, что отдыхом для человека духовно богатого может быть прежде всего смена рода деятельности. Это еще Рахметов сказал.

Существует понятие полной релаксации. И здесь я ничего не имею против.

Но деятельность Души, познающей свои Космические корни через классическую музыку, никак не сравнима со всеми видами работ.

И, тем не менее, общение с искусством – это работа. Только прежде всего – работа Души, которая «обязана трудиться».

Но это общение – также и отдых ото всех земных и материальных структур.

Сегодня я предлагаю вам понять, что случилось с героем этой главы.

Почему он воспринял музыку Бетховена, не имея никакой предварительной подготовки?

Итак, представьте себе: поздний вечер, одиночество, потрясение от потери любимой…

То, с чего начинается Финал Девятой симфонии Бетховена, другой великий композитор, Рихард Вагнер, назвал «фанфарами ужаса». Это – первая в книге ссылка не на мое собственное восприятие. Но ничего точнее и лучше я бы придумать не смог.

«Фанфары ужаса», а затем – фрагмент начала первой части.

Это как бы напоминание о начале великой борьбы человека против судьбы.

Все это прерывается вступлением виолончелей – инструментов, которые невероятно глубоко передают дух и интонацию человеческой речи.

Эти виолончели словно пытаются в чем-то убедить слушателя. И вновь – фанфары ужаса.

За ними – крохотный фрагмент из второй части симфонии. Всего несколько звуков, пытающихся увести слушателя в мир философского одиночества. Или покоя среди природы. И опять виолончели.

Как будто Человечество пытается сказать что-то необычайно важное.

Звучит фрагмент третьей части.

Эта часть называется «Скерцо», что по-итальянски означает «Шутка».

Но именно в этой симфонии Бетховен впервые пере– осмыслил скерцо как шутку и дал первый образец того, что впоследствии назовут инфернальным скерцо. То есть адской шуткой (от итальянского inferno – «ад»).

В финале звучат только несколько звуков, как бы напоминание о странном движении.

И вновь – протест виолончелей.

Теперь становится понятным, почему после каждого фрагмента предыдущих частей появлялись виолончели.

Они протестовали против воспоминаний о печали и страданиях. А что взамен?

И вот, словно из тьмы, появляется тема радости.

Она звучит еле слышно, лишь постепенно набирая размах и всеобщность.

Этот путь из мрака к ослепительному свету относится к высшим достижениям музыкальной мысли на Земле.

Тема радости играется разными группами инструментов, становясь все светлее и ближе.

И наконец, когда оркестр уже набрал всю мощь радости, вновь появляются фанфары ужаса. Но могучий человеческий голос прерывает их: