Читаем Пой, скворушка, пой полностью

Возвращались под закат, ясный, расстеливший по степи долгие теплые, словно на отдых расположившиеся тоже тени...... что бы всегда добрым таким не быть этому свету белому? Что мешает-то, кто? Ответов вон сколь накопал, а все равно неясно. И не будет ясно, не для того тут закручено, замыслено все - нет, что-то несравнимо большее, чем мысль, положено в основу всего и на глубину непостижимую, немыслимую...... Это как на самолете лететь: нет-нет, да почувствуешь ее, всей кожей почуешь под собою, бездну.

Проезжая, поглядел на халупу на катеринину опять. Вспомнил лицо ее- и то, что не уходило никогда, не покидало лица этого насовсем, даже когда она улыбалась, просящее это, неспокойное...... в чем они-то виноваты, бабы наши, дети? И хотя всё тут, на дне, виновато перед всем, но даже по мелочовке не наберешь у них на большой грех, если посчитать, не наскребешь. Только никто ведь и не собирается считать, вину взвешивать и эту, как ее...... кару за нее, да. И не собирался никогда, бессчетно все здесь, не считано. Нет, никак не видно, чтобы счет вели и хоть какую-то меру того и другого соблюдали, соизмеряли......

Да и что наша арифметика - в указ кому?

Во двор войдя свой, глянул первым делом поверху: как там квартиранты его? А никак, никого не видно и не слышно, даже и воробьев, вечер же. Время уж соловьям, но и первых, несмелых не слышал еще с речки - не перевелись? Раньше-то с каждого куста окликали, и отвечать было чем, не заклеклым еще в себе, не изгвазданным...... Васек в окне торчал, заждался - ничего, что-нибудь сообразим сейчас. Картошка есть и пшено, масло, в самый раз на сливную кашу. И уже ключом в замке ковыряясь, краем глаза тень успел заметить, промелькнувшую к старой скворечне, молчаливую...... ага, хлопочут еще. Прижились, выходит?

Зашел Федька, не мог не явиться:

- У тебя хоть варено-парено что?

- А когда? Собираюсь вот......

- Там, это...... Катерина подошла, стряпают. Зовут.

- Как малый-то?

- А что им... ...играют. Может, мы с устатку?

- Да вон стоит, пей. - И на шкапчик посудный кивнул. - Пей, я не стану.

- Ты что-то уж всерьез прямо - Лоскут налил стакан, бутылку заткнул и, поколебавшись, поставил назад ее, в шкапчик. - В устаток же.

- Это тебе еще шутить можно, Федор Палыч, пока детки малы...... а я уже все, нашутился. В печенках шутки эти. Ты пей.

Федор неуверенно поглядел на стакан; но взял, с трудом и неудовольствием, будто наказуя себя, вытянул налитое, поперхал, занюхивая хлебом. Все здесь всерьез, что еще скажешь. Мы всё с тонкого конца, как бревно, исхитрялись взять ее, жизнь, обмануть - нет, дудки, лезь под толстый. Под комель тебе судьба, от своего не убежишь. Сначала начинай, раз не хватило ума дельное с добрым продолжить. И хоть оно невозможно вроде все сначала, - а начинай; нам, дуракам, законы не писаны, видно, поперек смысла не привыкать ходить. Тараканов в дому взялись выводить - пожаром, ну не дураки? А уж мелочь всякая, безобразия все наши с обезьянством и в счет не идут, да и кому, опять же, считать? Бог, который в нем, не это считает, почему-то уверен теперь Василий, - иначе давно бы со счету сбился и прикрыл, может, лавочку эту...... Что-то другое взвешивается и за скобки выводится из всей суеты нашей, грязи и крови, какое арифметике человечьей и на ум не взойдет. На это одна надежда, на обещанье Его, обетованье, которое он носит в себе столько же, сколько себя помнит. А начинать не миновать.

- Да-к что сказать-то им?

- Как-то и неловко, Федьк...... столоваться повадился.

- Ну-у, брат ты мой, загнул: столоваться!.. Делов-то. Маринка вон, слышь, что гутарит: покель посевная, допоздна ж - у нас ужинать...... а что?! Одна ж команда. Экипаж машины боевой, м-мать ее! А то что ты будешь тут - всухомять, чай да чаище......

- Ну, если в долю войти......

- Какая там еще доля......Твоя, что ль? Не-е, не надоть. Так ждать?

- Подойду.

Высокий, золотой до невозможности, до игры какой-то с человеком непонятной и недоброй, стоял закат за крышами, безоблачный и тихий, по всему отсветами и бликами рассыпавший, всему, до чего дотянуться мог, разославший свои теплые дары, - которым ни на минуту он не верил...... клетка позолоченная, да, только что прутьев не видно. Оставалось на пенек свой да "Приму" нашарить в кармане, еще у Васька за ушком почесать: что, брат, не доконала нас жизнь еще? Доконает, она на это мастер. Уж она постарается.

И от этого не то что весело стало, нет, какое тут веселье, но как-то тверже в себе. Усмехнулся и по привычке рот прикрыл, ущербину свою.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза