Пояс неверности

Каракуль много раз ходил по этим коридорам, но без наручников. Впереди и сзади шло по легавому. Он уже раза три мог воспользоваться их халатностью, вырубить и попробовать бежать. Но арест, кассета — за этим что-то кроется и кто-то стоит. Возможно, Хачик хочет помочь, а убежать — это поставить себя вне закона. Убежать — значит, не узнать, зачем его привезли к Хачику.

Менты остались у дверей кабинета, а Каракуль вошел внутрь. Хачатур Каренович указал подбородком на стул у стола, Каракуль сел, придав своему лицу самое невинное выражение и выдерживая строгий взгляд Хачика.

— Слушай внимательно, — неласково начал тот. — Я взял тебя к себе. На пятсот баксов повисил оклад. Это болшие деньги. А ти пиредал меня.

— Не понимаю, — честно признался Каракуль.

— Где Лия?

— Не знаю. Сбежала с Антоном.

Хачатур Каренович покивал головой, вздохнул прискорбно и включил телевизор. Не по себе стало Каракулю. На экране коридор, он ведет Лию, прикладывая палец к губам. Идут на цыпочках, осторожно ступая. Кто-то ночью снял их на пленку, когда он уводил Лию из дома Алекса. Кто? Все ведь спали. Зато теперь Каракулю стало ясно, кто именно отдал кассету с изнасилованием легавым.

— Что это? — спросил Хачатур Каренович, указывая на телевизор.

— Я и Лия, — не моргнув глазом, ответил Каракуль, а к чему отпираться?

— И куда ти ее ведешь?

— Понимаете, ей тогда, в курилке, понравилось это самое… — прикинулся дурачком Каракуль. — Я ей предложил… она согласилась. Вот я и веду ее… сексом заниматься.

— А сумка зачем ей?

— Ну, как же, Хачатур Каренович, у нее там полотенце… средства гигиены… презервативы. Но я их не люблю, отказался. Или, говорю, без них, или никак. Ты, говорю, цветы не нюхаешь в противогазе? А мне предлагаешь через резинку… удовольствия мало.

— А пачему пилащ на ней? — подловил его Хачик. — А на тебе куртка?

— Так в доме холодно было, вы разве не помните? Не топили, все одетыми ходили. Я и повел ее в теплое место, чтоб там… по обоюдному согласию…

— Молчат, собака! — гаркнул Хачатур Каренович, но не очень громко, а сквозь зубы. — Ти из-за грязной баби пиредал меня! С этой кассета поступиль записька, в которой сказано, что ти виехал с Лия из дома Алекса в три часа ночи на джипе. Через два с половиной часа ти вернулся. Куда ти ее отвез? Ее и бумаги Алекса?

— Ну, знаете! — завелся Каракуль. — Какой-то засранец на меня составил поклеп, а я должен оправдываться? Ваших бумаг я в глаза не видел. А что касается Лии, я ее… хм, сами понимаете, я ж мужик. А потом, когда это самое несколько раз… она к себе ушла, еле ноги тащила. Правда. А я спать лег. Честно.

Хачатур обалдел, слушая наглую ложь, даже подбородок подпер ладонью. Он долго рассматривал Каракуля, не находя слов, потом довольно мягко сказал:

— А ти не дурак, каким прикидывался. У меня эст пиредложение. Ти отдаешь бумаги, я отпускаю тебя вместе с Лия. Пилюс даю сто тисяч долларов.

— Круто! — загорелись глаза у Каракуля. — Да за такие бабки я вам из-под земли достану эти бумаги. Прикажите только отпустить меня.

— Не могу, ти ж насилник.

— Но я же, — перешел на шепот Каракуль, — по вашему приказу ее… Я ж тоже могу в ментовке рассказать, там интересуются. Да, а кто кассету легавым всучил?

— Вот. Это второй вопрос. Эсли не пиредоставишь бумаги, а у меня эст всэ основания думат, что они у тебя, то сядешь за изнасилование.

— Для этого нужна Лия, ее заявление о факте изнасилования. И потом, не могу я предоставить бумаги, сидя в кутузке.

— Ти умний, — улыбнулся Хачатур Каренович. — Я тоже. А такой вариант подойдет? Я найду Лия, от меня она все равно не уйдет, поверь. Она напишет заявление в милицию, что ти ее насиловал, а тебя нечаянно випустят. В это время Лия убют, ти станешь ее убийцей, так сказат, отомстишь ей за заявление. Нравится? Это в том случае, эсли бумаг не будет у меня на столе. Даю сто пятдесят тисяч.

— Я не знаю, где Лия, не знаю, где бумаги. Но достану их, клянусь, только выдерните меня из ментовки. Хотите, приставьте пару людишек ко мне.

— Какой хитрий. Ти не раз нам показал с Алексом, как умеешь драться. Тебе два человека — тьфу.

— Потому что дурак был, — буркнул под нос Каракуль.

— Что ти сказал? — Каракуль покачал головой, мол, ничего. — Даю двести тисяч! Двести! Ти слишишь?

— Странный вы человек. Неужели думаете, я такой благородный, что стал бы покрывать Лию с документами? За такие бабки?!

— Пачему-то думаю, — признался Хачатур Каренович. — Каракуль, ти допускаешь болшой ошибка. Неужели баба стоит таких денег?

— Ни одна не стоит, — заверил он. — Отпустите меня, я достану бумаги. Да мамой клянусь, достану!

— Я подумаю. Но и ти подумай, хорошо подумай. Иди.