Пояс Ориона

Галина Сергеевна посмотрела на Тонечку и отказала вежливо, но твёрдо.

– Зачем собаке лишние надежды? Вы же её не возьмёте! А она и так понимает, что от неё отказались. Вот уже неделя, как вернули, и всё время в плохом настроении, не отходит от меня. Мы лучше поедем, нам в Автозавод, далеко.

– Завтра увидимся, – быстро сказала Тонечка. – Вы же приедете!..

Галина Сергеевна рассеянно кивнула.

– Как это я не разобралась сразу! – сама себе сказала она. – Чуть не погубила собаку-то!..

– Тонечка, – окликнул Герман негромко.

Ему было совершенно ясно, что через пять минут его жена вернётся к столику с этой самой собакой!..

Она подошла, вид немного рассерженный.

– Саш, ну что такое? Я просто разговариваю!

– Если ты хочешь ехать к Кондрату, поедем.

– Нет, но это же совершенно замечательная маленькая собака!

– Это организм, а не собака! Зачем она тебе?

– Мы с ней вместе будем сценарии писать. И она станет со мной спать.

– Я уже сплю с тобой, – сообщил Герман, – место занято.

– Ну, Саша!

– Ну что – Саша?! И у нас же Черри!

Черри – веселая рыжая колли – на самом деле принадлежала тестю-генералу, но от души жила на два дома, и у тестя, и у Тонечки с мужем.

– Черри не моя собака, – заныла Тонечка. – А я хочу свою!.. Она будет сидеть у меня на руках, когда я пишу.

– А когда ты на совещании, она где будет сидеть?.. В сортире, как у той дуры?..

Тонечка, открывшая было рот, чтоб продолжать ныть, осеклась и задумалась, но только на секунду.

– А я буду брать её и на совещания тоже! – И она подцепила мужа под руку. – Её никто-никто не заметит, она станет тихо-тихо сидеть у меня под свитером, а я буду много-много и быстро-быстро работать!..

Герман промолчал.

«Много-много» и «быстро-быстро» работать – это совсем другой разговор, из другой, деловой и торопливой московской жизни.

Тонечка писала сценарии, и делала это хорошо, но, с точки зрения её делового и расторопного мужа, медленно. Ему нужно было быстрее, как можно быстрее!.. Его воля, он заставил бы её писать все сценарии для его продюсерской компании. Она сопротивлялась, конечно, но всё равно чувствовала себя виноватой – опять задержала, подвела, а то и не угодила, нужно переделывать, а производство стоит!

…Возможно, он слишком на неё давит, но деньги нужно зарабатывать изо всех сил, каждую минуту, не делая никаких поблажек, не позволяя расслабляться ни себе, ни окружающим, близким и далёким!..

«Я так не могу, – жалобно говорила Тонечка, шмыгая носом после очередного его выговора, – как ты не понимаешь, мне нужно подумать, помолчать, посидеть. Иначе я напишу какую-нибудь ерунду!»

«Ну, ерунду ты в любом случае не напишешь, – отвечал он сердито, – а думать и вздыхать некогда, нужно работать!»

Так у них и не получалось договориться, и это немного беспокоило его. Он никогда не упускал своего и любое безделье считал преступлением, а она качалась в гамаке, играла с собакой, грызла яблоко, и при этом у неё получались лучшие сценарии на современном отечественном телевидении!.. Он не очень понимал, как это ей удаётся, но из такого умения нужно извлекать прибыль, постоянно, ежедневно, а она… в гамаке качается, теряет время!..

Мысль о том, что «лучшие сценарии» как раз и получаются в основном из бездумных качаний в гамаке или созерцания июльских облаков, в голову ему не приходила.

– Са-аш, – сказала Тонечка дурацким голосом, когда он запустил двигатель машины, – подари мне собаку. Пражского крысарика! А?..

– Лучше скажи мне, зачем мы на самом деле едем к Ермолаю.

– Ну и пожалуйста, – Тонечка отвернулась и стала смотреть в окно. – Ну и сколько угодно.

Снег под вечер опять повалил, в свете фонарей густо сыпались крупные хлопья, и многочисленные следы, которыми был затоптан двор, уже замело.

Герман остановил машину у ворот, заезжать не стал. Тонечка распахнула пассажирскую дверь и посмотрела вниз.

Земля была далеко.

– Купил бы приставную лестницу, что ли, – пробормотала она. – Как пить дать, навернусь.

– Подожди, я тебе помогу.

Но она, разумеется, сама выпрыгнула из салона и пошла к калитке. Снег скрипел у неё под ногами.

Герман отчего-то чувствовал виноватым себя, а злился на Тонечку. Это было новым в его жизни – теперь всегда и во всём или почти всегда и почти во всём оказывалась виновата она!

Тонечка осторожно зашла на участок – он казался совсем не таким, как при свете дня, притихшим, настороженным, с глубокими тенями вдоль забора, похожими на провалы в черноту. Со стороны будки забренчало, и выбрался, волоча за собой цепь, кудлатый пёс. Он взглянул на Тонечку, потянулся и зевнул во всю пасть.

– У тебя хозяина забрали, бестолочь, – сказала она псу. – А ты спишь без задних ног!

Пёс вильнул хвостом.

– Саш, как его зовут, я забыла?

– Ямбург. Кондрат его с газовой станции привёз, как раз из-под Ямбурга.

– Что делал твой друг на газовой станции под Ямбургом?

Герман ничего не ответил.

…Э-э-э, нет, подумала Тонечка, так дело не пойдёт. Ты всё мне выложишь, милый. Я твоя жена, и именно я в данный момент стараюсь вызволить твоего друга из передряги!..

Впрочем, с расспросами можно подождать.