Пояс шахида

– Когда начнется, тебе будет что послушать, – загадочно сверкнув глазами, пообещал полковник. – Ты, главное, устройся там поудобнее, чтобы быть рядом и в то же время не мелькать в поле зрения кого не следует…

– Север сигналит – читать начали, – позвонил в начале одиннадцатого полковник. – Не спите там – в любой момент может начаться…

– Хорошо, – хрипло пообещал Сыч и, сунув трубку в карман, достал из «бардачка» термос с крепчайшим чаем, заваренным утречком заботливым Иваном.

– А? – налив себе полную крышку, Антон покосился на внешне флегматичного Сало, выстукивающего по ба ранке ритм какой-то песенки.

– Не-а, – отказался Сало. – Сам просыпайся. Я и так в тонусе – допинг не требуется…

Прихлебывая мелкими глотками обжигающий горьковатый напиток, Антон тупо смотрел в окно «КамАЗа» и, чтобы быстрее проснуться, пытался анализировать.

Вчера вечером Шведов обратил внимание младшего коллеги на две шероховатости в гладкой на первый взгляд позиции диверсантов. На ход акции они вряд ли повлияют, но стоят того, чтобы на досуге поломать над ними голову.

– А ты не думал, за каким пожилым дюделем они вообще все это затеяли?

– Вы про идеологический аспект? – Антон такому странному вопросу даже удивился – решил, что шеф в очередной раз от нечего делать решил поумничать. – Громкая акция против оккупационного режима…

– В задницу идеологию, коллега! – досадливо поморщился Шведов. – Я имею в виду сугубо практический аспект. Целесообразность всей этой возни. Ничего не настораживает?

– Бульдозер не желает сидеть не то что двадцать – даже пять лет, – пожал плечами Антон. – Чего тут может настораживать? Нормальный горный орел – в неволе худеет и быстро курвится. То бишь курочкой становится. Или петушком…

– Ладно, я тебе расклад дам, а ты на досуге посоображай, – пожалел соратника полковник. – Мотай на ус…

Мотать особенно было нечего. Оба вопроса просты и риторических мудрствований не требуют: ответить на них можно, лишь владея конкретной информацией.

Вопрос первый.

Зачем Беслан Сатуев затеял освобождение Бульдозера, если диаспора уже включила на полную мощь обкатанную систему взаимопомощи? Прислали столичных адвокатов, щедро подмазали скрипучую машину гнилого российского правосудия, потратили кучу денег на ликвидацию улик, организацию системы безопасности, купили лучших правозащитников и оправдательную кампанию в СМИ…

Побег – это в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят. То есть либо удрал, либо поймали. Хорошо – затея выгорит. А если нет? Не убьют спецназовцы при задержании, и даже не получишь инвалидность (это при диком везении) – в любом случае возникает могучее отягчающее обстоятельство, жирным штрихом перечеркивающее все предыдущие старания диаспоры. Деньги на ветер, вся работа – ишаку под хвост.

Согласитесь – нестыковка. Создается впечатление, что правая рука не знает, что делает левая. Российскому обывателю это может показаться нормальным – у нас такое случается сплошь и рядом. Однако Шведов и сотоварищи – не просто обыватели, а имеют понятие о некоторых, невидимых простому взгляду нюансах менталитета горцев. И прекрасно знают, что такая несогласованность диаспоры с отдельно взятым братом по крови может возникнуть лишь в том случае, если этот брат – конченый отморозок, плевать хотел на всех, кто не входит в его маленькую банду, и в прошлую пятницу шаловливо прирезал муфтия прямо в мечети, чтобы взять оттуда понравившийся ему (отморозку, а не муфтию) ковер.

Беслан Сатуев с данной категорией и рядом не лежал – таких «индейцев» он собственноручно расстреливает на площади после пятничной молитвы. Беслан – очень уважаемая в Чечне и далеко за её пределами личность, можно сказать – серый кардинал Ичкерии, человек, который контролирует одно из магистральных направлений спонсорской помощи так называемой непримиримой исламской оппозиции от мировых столпов НМР (неомусульманский радикализм).

В связи с вышеперечисленными фактами повторяем вопрос: за каким пожилым дюделем, как выражается полковник, Беслан готовит операцию по освобождению Бульдозера? Отвечать не обязательно – пока не будет полного набора фактического материала, любой ответ остается в области чистой риторики.

Второй вопрос.