Пояс жизни

— Понимаете теперь, почему мы взяли с собой только ветроопыляемые растения? — спросил Батыгин. — Ведь на Венере нет насекомых, и вся наша затея провалилась бы, если бы мы не учли этого обстоятельства… А в том, что на Венере дуют ветры — сомневаться не приходилось! Через тридцать-сорок лет здесь будет в миллионы раз больше жизни, чем мы завезли!..

На следующий день Шатков доложил, что батискаф готов к погружению.

— Что ж, начинайте, — сказал Батыгин, а Виктор, которому Громов так и не уступил своего места, горько вздохнул. — Счастливого погружения!

Батискаф своим ходом вышел из реки в море и исчез под водой. В небольшой кабинке было очень тесно — Шатков и Громов сидели, вплотную прижавшись друг к другу.

В лучах прожектора, освещавшего темную воду, изредка мелькали тени подводных обитателей. Внезапно картина резко изменилась: вокруг батискафа засеребрилась, закопошилась сплошная масса каких-то мелких, быстро прыгающих в воде существ. Это было настолько неожиданно, что даже всезнающий астрозоолог Шатков растерялся:

— Что это? — спросил он у Громова.

Громов с неменьшим удивлением рассматривал крохотные создания, но внезапно его осенило:

— «Призрачное дно»! — сказал он. — Это «призрачное дно»!

— Правильно! — поддержал Шатков. — Горизонт океана, заселенный так плотно, что звуковая волна отражается от него. Но ты обратил внимание на разницу в глубине? На Земле «призрачное дно» находится примерно на глубине ста пятидесяти метров, а на Венере — семидесяти-восьмидесяти. Из-за постоянного облачного слоя солнечные лучи проникают в воду лишь на небольшую глубину, и зона фотосинтеза здесь совсем маломощна!

— Да, — согласился Громов.

— А это означает, что мы не можем рассчитывать на богатую жизнь в абиссальной толще океана — слишком мало пищи поступает туда…

— Ну, с этим я не соглашусь — пищи должно хватить! — Громов подумал и добавил: — Очень уж мне хочется посмотреть этих диковинных глубоководных рыб!

— Мало ли, что хочется! — возразил Шатков.

«Призрачное дно» осталось наверху. Батискаф погрузился в ту часть океана, куда никогда не проникают солнечные лучи, процеженные сквозь облака.

— Абиссаль, — коротко сказал Шатков. — Приступаем к специальным наблюдениям.

Но «наблюдать», собственно говоря, было нечего: сколько ни всматривались Шатков и Громов, им ничего не удавалось заметить в освещенном столбе воды.

— Н-да, невесело, — заключил Шатков.

А Громов все смотрел в окошко, надеясь увидеть причудливую рыбу.

К сожалению, прогноз Шаткова оправдался: они спустились на глубину более километра, но ниже «призрачного дна» жизни не обнаружили…

— Дело тут не только в недостатке питания, — объяснял Шатков погрустневшему астроботанику. — Глубоководная фауна всегда возникает позднее мелководной, и на Венере она, видимо, еще не успела сформироваться.

— Как жаль! — неутешно вздыхал Громов. — Как жаль! Ведь на Земле мне не придется заниматься абиссалогией!

— Зато ты первый начал абиссалогические исследования на Венере. А если учесть, что в задачи абиссалогии входит изучение не только животных, но вообще природных условий в глубинных частях океана, то мы свое дело сделали…

А Батыгин по-прежнему сидел на берегу в шезлонге, тепло укрытый шерстяным одеялом. Костик держал постоянную связь с батискафом, и Батыгин знал, что исследователи достигли и миновали «призрачное дно», что батискаф погрузился в безжизненную, еще не заселенную зону океана. Все это было очень интересно, и Батыгин охотно выслушивал сообщения Костика и сам расспрашивал, уточняя детали, но иногда казалось ему, что невидимая дымка времени отделяет его и от Костика, и от Виктора, бродящего по берегу, и от Шаткова и Громова; что он уже не современник их, что он в прошлом и смотрит из этого прошлого на них, своих потомков, продолжающих начатое им дело, к которому он уже не имеет прямого отношения, потому что он не здесь, а в другом мире, в мире прошлого…