Появляется всадник

Но в то же время Джерадин был тем единственным, из—за чего она не могла позволить себе исчезнуть. Она слишком боялась за него. Она не могла забыть его такого, каким видела в последний раз: смесь решимости и твердости на лице, роковая решимость в голосе и движениях. Мягкий, добросердечный юноша, которого она любила, не исчез. Нет. Это было бы достаточно скверно, но случилось нечто худшее. Он был переплавлен и запит в железную форму и, к сожалению, не потерял ни одной из своих слабостей, так что сила или отчаяние, направившие его в зеркало, ничего не говорили о том, кем он стал сейчас, а скорее были мерилом того, какое страдание он сейчас испытывал. Она кричала: «Я не Воплотитель! Я не могу помочь тебе!» И он отвернулся от нее просто потому, что у него не было другого выбора. Он бросился в зеркало и исчез, недостижимый для других, оставшись без всякой надежды или помощи, и даже не появился на Воплотимом этого зеркала. Даже Знаток не смог бы вернуть его.

Но благодаря этому она знала, где он. Если он вообще до сих пор жив. И если во время перемещения не сошел с ума.

Надо было отправиться вместе с ним. Да. Надо было отправиться вместе с ним. Еще одна причина, по которой она никак не могла исчезнуть: она не могла забыть, что обманула его надежды. Она любила его, так ведь? Разве не это она выяснила в их последний день вместе? Он был для нее важнее, чем странная власть Мастера Эремиса над ее телом. Она так верила в него и доверяла ему, невзирая на то, какие доказательства находили против него, что была готова последовать за ним куда угодно, даже если он вел двойную игру и предавал Мордант. Но тогда что она делает здесь? Почему она просто смотрела, как он рискует собственной жизнью и разумом, не делая ни малейшей попытки последовать за ним?

Она должна была раствориться в небытии.

Но ее удерживал изнутри страх. Она боялась Смотрителя. Боялась за Джерадина. И стыдилась.

Время шло, у нее заболела спина. Плохо подогнанные глыбы гранита давили ей на спину, на лопатки. Холод, казалось, пронизывал ее, поднимаясь от пола, несмотря на теплую одежду для верховой езды, которую сшил для нее Миндлин, и на сапоги. Может быть, разумнее было бы встать и пересесть на нары. Но у нее не было желания шевелиться, не было и сил.

Сейчас ты — моя.

Джерадин, прости меня.

— Миледи.

Она не могла видеть говорившего. Тем не менее, голос не напугал ее, и поэтому через какое—то время она смогла поднять голову.

У дверей ее камеры стоял Тор. Дрожащим голосом он снова пробормотал:

— Миледи. — Его толстые руки цеплялись за решетку, словно это он был в темнице — словно он сидел в тюрьме, а Териза была свободна. Она с трудом разглядела сверкающие в свете лампы слезы, катящиеся по его щекам.

— Миледи, помогите мне.

Его мольба дошла до нее. Он был ее другом, одним из тех немногих в Орисоне, кто, похоже, желал ей добра. Он спас ее от Смотрителя. И не один раз. Подавив стон, она встала на четвереньки. Затем подтянула ноги поближе к подбородку и с трудом приподнялась.

Покачиваясь, опасаясь, что может упасть, она приблизилась к двери. На большее она сейчас была не способна.

— Миледи, вы должны мне помочь. — Голос старого лорда дрожал не от поспешности, а потому что он с трудом сдерживал облегчение. — Король Джойс дал Леббику позволение делать с вами все, что взбредет в голову.

Она не могла взять этого в толк. Как и поцелуй Смотрителя, это было выше ее понимания. Она обнаружила, что снова сидит на полу, наклонившись вперед, так, что спутанные волосы закрыли лицо. Позволение делать все, что взбредет в голову. Король Джойс улыбался ей, и его улыбка была такой чудесной, солнечной, так рассеивала мрак ее жизни! Она любила эту улыбку так же, как любила Джерадина. Но все это была ложь. Все, что взбредет в голову. Все это была ложь, и у нее больше не осталось надежды.

— Пожалуйста, — выдохнул Тор с трудом. — Миледи, Териза. — Он с трудом скрывал свое волнение. — Во имя всего, что вы уважаете, — всего, что вы считаете в нем хорошим и достойным, если он не пал в ваших глазах. Скажите нам, куда скрылся Джерадин. Неожиданно она вскинула голову. Ее глаза были полны теней. Вы тоже? Тошнота прошла волной по животу, поднялась к горлу. Вы тоже повернулись к нему спиной? Она не могла ответить; у нее просто не было подходящих слов. Если она попытается хоть что—то сказать, то разрыдается. Или потеряет сознание. И вы!

— Вы не причините ему вреда, миледи, — умолял Тор. Он был стариком, и каждый фунт своего веса ощущал словно непосильную ношу. — Меня не волнует его вина. И если он жив, то далеко отсюда и в безопасности, ярости Леббика его там не достать. Мы в осаде. Леббик не сможет преследовать его. И никто, кроме него, не сможет воспользоваться его зеркалом. Так что с ним ничего не случится, если вы скажете.