Пойди туда – не знаю куда. Повесть о первой любви. Память так устроена… Эссе, воспоминания

В одном фильме преступник, прежде чем встретиться с жертвой, читает ее дневник. При встрече ему ничего не стоило уже показать себя родственной душой. Через какой-нибудь час девушка обнаруживала, что им обоим нравится одна и та же музыка, одни и те же писатели, что они любят один и тот же цвет моря в ветреную погоду, что оба в детстве любили сосать лед и клали на ночь под подушку один – беличий хвостик, другая – заячью лапу. Родственность, страсть, любовь… Ограбление. Убийство. Так просто.

Ну и осень в этом году выдалась! Пар от земли и асфальта, деревья нежатся, как в ботаническом саду. Ночные алкогольные отморозки ликуют. Отпусти грехи им, Господи!

Немолодой уже фраер, в пуховике времен китайско-советской дружбы, заходит в рюмочную и профессорски смотрит на ценники. Не сходится. В который уже раз.

В вазе он замечает букет искусственных подвядших роз. Такой, уже стеклянной ломкости. Искусственно подвядшие розы, домашнее воспоминание, в рюмочной.

Жизнь, несомненно, продолжается и без него, усложняясь. Ребята всё молодые, ворошат перед ним сметливыми руками ностальгическую крошку. Бизнес гарантирован, пока мы живы. А потом? Придумают.

Какой-то, на переходе к Невскому, стоит со списком востребованных вещей на груди: «Знаки. Монеты. Иконы. Медали. Часы. Серебро».

Нет, мы, несомненно, еще пригодимся. Вот, например, если сдать себя в ломбард. Сам за собой не придешь, это понятно. На близких надежда тоже не большая. Но ходят же по нашим улицам всякие праздно-щедрые и любопытствующие, которые любят покупать по сходной цене дорогое. И тебя купят. И вставят в свой интерьер. И станешь ты частью чужого интерьера. Частью интерьера всего лишь. Частью интерьера.

Разговор в КПЗ.

«Зачем в Китай-то ходил?»

«Да нас ведь ждали в ихнем райцентре, рядом с границей. Мой друг им КамАЗы продает».

«Ну друг, ладно… А тебе-то что было делать в китайском райцентре?»

«Я за компанию. Надо же узнать, как люди стоят на ногах. Стоит ли им КамАЗы продавать? Они у нас были. Ты мою квартиру посмотрел, я – твою».

«КамАЗы ведь не твои. Ну и потом, я же у тебя не квартиры покупаю, а машины».

«Ну, они бы показали, например, свои магазины, набитые до отказа товарами…»

«А вдруг это не их магазины? Там ведь все по-китайски».

«Переводчик же есть».

«Подкуплен».

«Если они переводчику в год миллион платят, это тоже кое-что, пусть даже и магазины не их».

«Да мало ли в России таких комедиантов?»

Сначала перебежчику в Китай казалось, что ему просто попался бестолковый сосед, но теперь он понял, что тот просто вредный.

«Чего пристал? Выпили бы на халяву! Подарков, знаешь, сколько надарили бы? Они с такими мешками через таможню прут!»

* * *

Скрепленные птичьей слюной ласточкины хижины, кавказы Нью-Йорка, солнечная ржавчина замоскворецких окон… Куда уходят от меня эти караванные верблюды фантазий?

Все смешалось и при этом стало первобытно ясным. В том смысле, что «воздух дрожит от сравнений». Каждый с каждым готов поменяться местами, не рискуя потерять свое.

Даже в сердце пламени – мрак. Но ничто не отменяется. Как в воспоминании. И все хотят друг другу понравиться. Чайник всякий раз закипает другим голосом, подпевая тайным мыслям хозяйки.

Эгоцентрикам всегда кажется, что, когда рушится их жизнь, рушится мир. Часто они совершенно искренни в своем убеждении. И потому почти все сплошь и рядом философы. Правда, с оттенком истерики.

Живу в тесноте запретов и укорачивающихся желаний и надеюсь еще пожить. Здесь все же есть еще место идеалу. Хотя жизнь во все, конечно, вносит свои коррективы.

2001

Записки совслужащего

1 Редакторские уроки

Как я чуть было не стал редактором.

Уроки первый, второй, третий и четвертый