Пойди туда, -…

Видимо, в лице егеря было что-то пугающее, потому что женщина вскочила со стола, и стремительно выбежала из комнаты, забыв прикрыть за собой дверь. Она выскочила из здания, подлетела к нему, и, увидев женскую фигуру, безвольно лежащую на холке его лошади, резко остановилась, точно натолкнувшись на стену.

— Кто?.. — не спросила, а выдохнула она.

— Мария… — тихо ответил егерь.

— Какая Мария?! — испугалась дежурная. — Из заказника, что ли?.. Жена лесника?..

— Да, она…

— Как, и её — тоже?!. — женщина испуганно прижала сжатые кулаки к своей груди в белом халате, и с ужасом посмотрела на бессильно висевшую на лошади фигуру.

Егерь вздрогну, точно она прочла его мысли.

— Не голоси! — грубо осадил он дежурную. — Живая она! Только покалечена. Без памяти…

Он развязал верёвку и почти нежно снял Марию с лошади. Та, освободившись, наконец, от пугавшего её седока, прянула в сторону и захрапела.

Егерь осторожно внёс Марию в больницу, досадуя на суетившуюся вокруг, и причитавшую дежурную. Когда он положил Марию на топчан, медсестра ахнула, увидев её лицо, и сама побледнела.

— Кто же её так?.. — спросила она срывающимся голосом.

— Не ведаю, но обязательно узнаю… — в голосе егеря было столько ненависти, что дежурной стало чуть жутковато. И, вместе с тем, этот властный голос уверенного в себе, сильного мужчины, вернул ей самой некоторое спокойствие.

— Отойди! — сказала она, оттеснив егеря в сторону рукой. — Ты своё дело сделал, теперь не мешай мне!

Она села на топчан рядом с Марией и взяла её безвольно свисавшую к полу руку за запястье. Егерь стоял рядом и нервно крутил в руках кнут.

Дежурная бережно положила руку Марии ей на грудь, и на секунду приподняла пальцами её впавшее закрытое веко.

— Ну, чего стоишь, как истукан?! — обернулась она к маявшемуся егерю, который столбом стоял у окна. — Скачи мигом к врачу! А я тут пока сделаю, что смогу. Ничего страшного, травмы лёгкие. Просто она сильно ободрала лицо и находится в посттравматическом или психологическом шоке. Но её нужно из него вывести. Вези сюда врача!

Стараясь поменьше шуметь, точно он этим мог побеспокоить Марию, егерь вышел на улицу.

Лошадь его паслась на больничной клумбе. Егерь по-молодому вскочил в седло и погнал лошадь по засыпающей деревне.

Августовский день давно кончился, и ночь уже сгоняла к деревне холодный туман с близкой реки. Егерь скакал по улице, хронически думая о Марии. Он чувствовал, что прошедший день что-то серьёзно изменил в их отношениях. Мария уже не была для него, как прежде, чужим человеком, просто женой коллеги по работе, убитого бандитами, и теперь он думал о ней, как о своей дочери, которой у него никогда не было, и о которой он при ещё живой жене всегда мечтал. Думал уже с отеческой любовью, и чётко понимал, что отныне так и будет.

Задумавшись, егерь проскочил обитель врача, и так осадил лошадь, что она чуть не встала на дыбы. Когда он подъехал к нужному дому, в его окнах горел свет, и ворота были ещё не заперты.

Врач ни о чём не стал спрашивать егеря, а только посмотрел на него, и сразу начал одеваться. И снова егерь поразился тому, что в уходящий день люди что-то читают на его лице и понимают без слов.

Одевшись, врач выкатил со двора свой велосипед и только теперь обратился к егерю.

— Что стряслось, Николай?..

— Беда, Сергеич, — тихо ответил егерь. — В сторожке лесника беда… С Марией Плотниковой… Она сейчас в больнице… Дежурная говорит, что ничего страшного… Но она без памяти… Ты уж помоги ей… А я пока поскачу в сельсовет: нужно позвонить в райцентр и в их милицию…

Врач не стал больше задавать вопросов. Он сел на свой велосипед и исчез в темноте. Егерь подождал, пока не затих шорох шин, потом сел в седло, и галопом погнал лошадь к сельсовету.

Сторож, давно привыкший к тому, что егерь никогда зря не приезжает, открыл сельсовет, как только узнал его.

Николай долго объяснял по телефону дежурному лейтенанту городской милиции, всё, что он видел в лесу, и всё, что он сам об этом думает. Лейтенант пообещал, что через два часа оперативная группа будет в деревне, и попросил егеря её подождать — нужно было вместе провести предварительный осмотр места происшествия по горячим следам, и переговорить с ним как с единственным свидетелем.

Когда Николай вышел со сторожем из сельсовета, было уже за полночь. Сторож повесил на дверь замок, они сели рядышком на высоком крыльце и закурили.

— А дети-то у неё как там?.. — спросил сторож после долгого обоюдного молчания.

— Не знаю… — тихо ответил Николай. — Куда-то делись… Я их звал, но они не пришли

— Охо-хо, горюшко-то… — сторож помотал головой. — Мало им родителей, уже и за детишек взялись… Хуже всяких зверей люди стали… Из-за поганого зайчишки готовы человека порешить… И что жадность с людьми делает… — он опять надолго замолчал.

Николай курил и напряжённо думал о том, что где-то там, за рекой, в гуще леса, стоит опустевший дом с распахнутой дверью. Он безуспешно пытался не думать о пропавших детях, и о том, что с ними могло случиться — слишком чудовищно было всё это.