Поиграем

Я кивнула и развернулась на каблуках. Затылком я чувствовала взгляд Джима все время, пока шла на юг по Мейн-стрит, которая проходила через центр Донована, уходя на север и на юг на шесть с лишним километров. Большинство предприятий в Доноване были расположены в северной части, начиная от ветеринарной клиники Фостера, заканчивая начальной и средней школой на самой вершине. У нас в городе имелось много маленьких предприятий — Уилсоновский рынок, адвокатская контора «Монтгомерри и сын», пиццерия, а дальше стояли узнаваемые цепочки зданий АЗС, маленькое красно-белое здание, где я работала, и так далее. Южная часть Мейн-стрит было самая густонаселенная.

Я пошла вниз по северной части Мейн-стрит, а затем повернула направо на Западную Салливан, где я жила в маленьком одноэтажном домике с двумя спальнями, и прикладывала максимум усилий, чтобы придать ему более уютный вид. Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы дойти от ресторана быстрого питания до дома, и, подходя к нему, я вздохнула, увидев, что трава на нашей маленькой лужайке немного длиннее обычного. Наш домик был одним из самых маленьких в районе, где большинство из домов — двухэтажные здания с красивыми крылечками. У нас не было крыльца. Наш дом походил на светло-серую прямоугольную коробку с темно-серой нависающей крышей. На маленьких окнах висели белые жалюзи, которые я красила каждый год.

Несмотря на то, что Донован — это городок, где каждое здание распланировано так, чтобы на улицах было достаточно просторно и светло, наш дом едва можно увидеть из-за большого дерева, посаженного на лужайке перед ним. Дерево закрывало почти весь свет, который пытался просочиться сквозь окно моей спальни.

— Ты поздно, — мама тяжело вздохнула, прошмыгнув мимо меня, когда я вошла в дом.

Мама схватила свое пальто с крючка на стене и дернула так сильно, что крючок оторвался вместе с пальто. Она снова вздохнула и пронзила меня взглядом.

— Я думала, ты починила его.

— Я сделаю это сегодня вечером, — скинув ботинки, сказала я.

— Он ест и смотрит игру, — мама пожала плечами и произнесла чуть тише: — и в поганом настроении.

Когда он не был не в поганом настроении?

— Хорошо.

— В холодильнике есть немного еды для тебя.

— Я завтра работаю сверхурочно, — сказала я, прежде чем мама вышла за дверь.

Ее лицо вытянулось.

— Я думала, ты не собираешься брать сверхурочные. Ты нужна нам здесь.

— Нам также нужна и моя работа. Если я не буду работать сверхурочно, они сказали, что найдут того, кто сможет, — соврала я впервые.

Из-за обмана мою грудь сдавила уродливая боль. Но возбуждение от чувства, что я буду вдали отсюда с молодым человеком, который смотрел на меня как на особенную, было слишком велико, чтобы сопротивляться уродливой боли…

— Господи, — сорвалась мама. — Я работаю на двух сраных работах, Нора. Ты знаешь, у меня нет времени, чтобы находиться здесь.

Я прикусила губу, мои щеки покрылись румянцем. Я чувствовала себя ужасно.

Но ужасно, это мягко сказано.

— Хорошо. Мы попросим Дону проверять его время от времени, — Дона была нашей соседкой-домохозяйкой, которая по-доброму к нам относилась. — Ты закончишь до шести?

Я кивнула.

— На этой неделе у меня нет сверхурочных, так что завтра я управлюсь до двух.

— Как насчет сегодняшнего вечера? — мама работала барменом пять ночей в неделю в кафе у Эла и по совместительству пять дней в неделю официанткой у Джина.

— Я буду дома в половину второго.

Папа обычно пристает с пустяками, когда мама возвращается домой, что означает: у нее получится уснуть не раньше трех утра, а потом она снова должна встать в семь, чтобы заступить на свою смену в кафе в восемь.

Такого не должно быть. Я бы спокойно работала на полную ставку днем, пока мама работала бы в ночную смену, или наоборот, и у нас все было б нормально. Но она хотела находиться здесь не больше, чем я. Всю жизнь она постоянно работала.

Я смотрела, как она уходит, вспоминая, какую боль мне это приносило обычно.

Сейчас уже не ощущалось настолько больно. На самом деле, больше всего меня волновало, что мне становилось все пофиг.

— Это ты, детка? — закричал мой папа.

Я нашла его в гостиной. Его инвалидное кресло стояло напротив телевизора, и глаза были прикованы к экрану. На меня он даже не взглянул, когда крикнул:

— Ты опоздала.

— Я знаю. Мне жаль. Что-нибудь надо?

Его губы искривились, пока он смотрел в телевизор.

— Нужно ли мне что-нибудь? Господь бог уже давно решил, что мне нужно намного меньше, чем любому другому гребанному ублюдку.

Я вздохнула про себя, услышав, как он повторил то же самое, что и обычно с тех пор как мне исполнилось одиннадцать лет. Мой взгляд упал на его левую ногу. Или то, что от нее осталось. Семь лет назад она была ампутирована по колено.

— Выпить?

— Уже есть, — он бросил на меня недоуменный взгляд. — Я позову тебя, если ты мне понадобишься.

Другими словами: вали отсюда.

С удовольствием.