— Итак, мисс Робертсон учит тебя чему-то интересному? — я отчаянно нуждалась в разговоре с одной из Ленноксов, которая все еще любила меня.
Сильвия задумалась.
— Она рассказывала мне о шотландских войнах за независимость. Это круто.
Прозвучало довольно жестоко. Они теперь этому обучают детей, «война это круто», н-да.
— Ну, когда-нибудь ты расскажешь мне обо всем этом. Мои знания о шотландской истории невелики.
— Ты должна поприсутствовать на нашем уроке с мисс Робертсон, — сказала Сильвия, взволнованная перспективой. — Дядя Эйдан, может Нора посидеть на моих уроках?
— Нет, дорогая, боюсь, что нет.
Его решительный тон сказал ей, что ответ окончательный. Ее маленькие брови нахмурились и она смутилась.
Я понимала, что не имею права присутствовать на уроках, но ошеломленная холодным обращением Эйдана, изо всех сил попыталась что-то сказать, чтобы сломать напряжение.
Моя усилия были остановлены, когда внезапно Сильвия отодвинула стул.
— Там Джен. Мне нужно кое-что ее спросить, — и, как молния, она пролетела через столовую, прежде чем мы смогли ее остановить.
Мы оба повернулись, чтобы убедиться, что Джен на самом деле здесь. Она была. И все, что сказала ей Сильви, заставило Джен взглянуть на нас. Она успокаивающе нам кивнула, а затем вывела Сильви из столовой.
Медленно я повернулась на стуле, и увидела, что Эйдан сосредоточен на своей тарелке. Не было никакого признака, что он злится на Сильвию, преднамеренно оставившую нас наедине. И мы оба понимали, что это было преднамеренно, потому что на столе все еще стояла полная тарелка нетронутых макарон.
Однако Эйдан остался без движения. Он казался спокойным и отдаленным.
И уставшим.
Уставшим и одиноким.
Чувствуя боль по нему и тоску, которые не могла отрицать, поняла что из-за его признания в тот день на пляже, больше не чувствую себя такой запуганной им. Теперь я чувствовала его более человечным, более реальным. Более реальным для меня, чем остальные. Потому что в первый раз за долгое время я почувствовала связь с кем-то. Я соединилась с ним, и не могла отрицать этого.
И я думаю, что Эйдан тоже почувствовал связь со мной, иначе не рассказал бы мне о своей боли, и потом не сердился бы на меня.
Пришло время быть храброй.
Храброй для него.
— Донован — маленький городок. Слишком маленький для меня.
Голова Эйдана дернулась.
— Сначала он не был для меня таким маленьким, потому что мой папа был б
Но это изменилось. У моего отца был диабет, и его компания работала настолько успешно, что он, будучи слишком занят делами, перестал заботиться о себе. Все закончилось гангреной в ноге, и пришлось ее ампутировать. Он вынужден был продать свою компанию дешевле, чем она стоила, в итоге мы потеряли дом и переехали в небольшой домик, который был просторным, лишь для того чтобы инвалидное кресло проезжало через дверной проем.
Теперь это была совсем другая жизнь, и эмоциональная дистанция из-за этой разницы, виновата в том, что мои родители потеряли почти все. Мне исполнилось одиннадцать, и маме пришлось работать еще больше, чтобы компенсировать потерю дохода. Внезапно я стала опекуном папы. И он больше не был отцом, с которым я жила всю жизнь. Он был вне себя, и порой мог быть подлой сволочью, — я посмотрела в глаза Эйдана и яростно сказала: — Я любила его и одновременно ненавидела.
Понимание смягчило выражение его лица, дав мне силы продолжать.
— Это было нелегко, но у меня была Мэл. Она была моим лучшим другом. Странно, но Сильвия очень напоминает мне о ней. Она была единственной, кто знал о пьесах, которые я прятала в обувной коробке под кроватью. Она была единственной, кто знал, что я хочу стать актрисой. Я участвовала в нескольких постановках, когда была ребенком, и мне нравилось это, и то, что делала зрителей такими счастливыми, — я моргнула от этих воспоминаний. — Мэл верила, что у меня получится, она верила в это, потому что и у нее была большая мечта уехать из Донована и стать певицей в рок-группе, — я грустно рассмеялась, и этот звук сразу же вызвал влажность в моих глазах. — Она умерла, когда нам было тринадцать. Рак. Я посещала и развлекала ее, как и других больных, которые лежали в больнице, читала и играла вслух.
Эйдан грустно вздохнул.
— Нора.