Поиграли и хватит

Когда хозяин серого «Москвича» заглушил мотор в тихой улочке, не доезжая двух-трех поворотов до теннисного клуба, в Смоленском ущелье стояла кромешная ночь. Фонари считаются в этих местах большим шиком. Впрочем, на это я и рассчитывала. Только далеко позади, на трассе, и далеко впереди, на территории клуба, горели желтые огни. А на этой улице глухую тьму рассеивал лишь слабый свет из занавешенных окошек.

Я расплатилась с водителем и попросила его «на всякий пожарный» подождать меня здесь минут тридцать. Если к десяти я не вернусь, он может с чистой совестью отправляться тратить заработанные деньги. Он сказал, что обязательно подождет, и мы расстались лучшими друзьями. Звали его, кстати, дядей Сашей.

До того угла зеленого забора, где я вчера оставляла свою машину, мне удалось добраться не замеченной даже дворовыми псами. Припав к гладким доскам за кленовым кустом и слившись с окружающей средой, я несколько минут слушала и смотрела, почти не дыша. В конце концов мои глаза научились различать даже движения серой кошки, крадущейся вдоль забора. Вот тогда я и решила, что мне пора. А ну-ка, киса, уступи дорогу старшим!

Поравнявшись с кирпичным строением, я снова затаилась. Единственным звуком и по ту, и по эту сторону забора был шепот ветра, шушукавшегося с листвой. Отыскивая то щелочку между досками, то дырочку от сучка, я впитывала и визуальную информацию. Так, например, я определила, что со стороны забора флигель не имеет окон. А продвинувшись чуть дальше, смогла разглядеть то, что вчера, наблюдая с другого ракурса, не увидела и при свете дня — из-за высокого тополя, растущего почти вплотную к строению. К боковой стенке примыкала небольшая насыпь с маленькой дверцей — кажется, обитой железом. Вот уж не думала, что у «сарайчика», где нет даже отопления, имеется подвал!

Эх, жалко, что отсюда не видно окошек!

Вот и угол забора — потайной лаз. Я посмотрела в сторону служебных ворот: над ними горела едва видная отсюда лампочка. Все тихо и пусто. Нигде никого.

Достав из кармана крошечную масленку с машинным маслом, я смазала гвозди, соединяющие звено забора со столбом. Хотя они и так вроде не скрипели, но мало ли… Хоп! Отлично: «калитка» открылась совсем бесшумно — и ровно настолько, чтобы я со своим рюкзачком, совершенно не стесняющим движений, могла просочиться в щель. Вот я уже там. Клочков своей шерсти на гвоздях, кажется, не оставила.

Мощные угловые прожекторы заливали светом открытый корт и здание из розового кирпича. Вот кто-то вышел, оставив за собой ярко освещенный дверной проем, выплеснул ведро… Еле слышно долетели обрывки музыки… И опять никого. Но задняя часть забора — вместе со мною, кленовой порослью, высоким тополем и флигелем — тонула в густом мраке.

Так же беззвучно вернула панель на место. Короткие перебежки — от куста к кусту, — и вот я уже припала к стволу дерева. Прислушалась у дверцы, обитой алюминием, но ничего не услышала. Ветерок усиливался, что было очень некстати: шум листвы путал меня, все время заставляя шарахаться. А настоящую опасность можно и не расслышать…

Пожалуй, с этой дверью стоит попытаться. Замок не предвещает особых хлопот. Только сначала надо взглянуть на здешний «парадный подъезд»: а вдруг там открыто, дежурит швейцар и играет музыка?..

Музыка и вправду играла: сквозь еще одну дверь, обитую металлом — но большую, выкрашенную коричневой краской под цвет кирпича и, разумеется, запертую, — еле пропиликивало радио, передававшее что-то скрипичное. Небольшое окошко, расположенное с той же стороны, что и вход в подвал, было единственным. Конечно, это и есть комнатушка Бикбулатова; по другую сторону от двери, должно быть, размещаются лыжи, а лыжам окна ни к чему.

Окно было занавешено чем-то плотным, темно-синим. Через это «что-то» пробивался свет настольной лампы — такой же слабый, как и голос радио. Но отчего-то этот тихий свет, тихая музыка и кажущаяся безжизненность вселяли тревогу. «Пора бы уж и гэбистам появиться», — вяло подумала я.

Мне потребовалась целая вечность (минут десять), чтобы с великой осторожностью — где крадучись, а где почти ползком — обогнуть сооружение и вернуться к погребку, защищенному деревом. Свой рюкзак я сбросила здесь еще раньше и теперь, достав из него набор отмычек, приступила к делу.

Должно быть, я слишком увлеклась. Потому что голос, раздавшийся, как показалось, над самым ухом, стал для меня полнейшей неожиданностью:

— Зачем так тяжело работать, дэвушка? Ты двер стучаль, я тебье открываль. Так просто!

Этот голос… Хриплый, свистящий шепот, он не обещал мне ничего хорошего в ближайшем будущем. Но он, безусловно, был мне знаком. «Когда люди так говорят — „шу-шу“, — узнать голос трудно…» — пронеслись в памяти слова Тины. Неужели Рэй так дурачится, коверкает язык?

Ну да, это он! Я медленно-медленно повернула голову на четверть оборота, скосила глаза…

— Без глюпост, Танья! У меня большой пушка, он сделайт твой красивый голова большой некрасивый дырка. Я это не хочу. Давай руки за голова, ну!