Поймай меня, если сможешь

В двадцать четыре года она всё ещё оставалась девственницей и на втором же свидании уведомила меня, что намерена сохранять невинность до самой свадьбы. Я же, не кривя душой, сказал, что восхищён её решимостью, что не мешало мне пытаться раздеть её всякий раз, когда мы оставались наедине.

Подругой Розали была замечательной. Мы вместе наслаждались музыкой, хорошими книгами, океаном, катанием на лыжах, театром, поездками и ещё десятками прочих развлечений и занятий. Будучи, как и я, католичкой, Розали истово верила, но не настаивала, чтобы я посещал церковь вместе с ней.

— А почему ты не читаешь мне проповеди о моих грехах? — шутливо поинтересовался я как-то раз, заехав за ней в церковь.

— А я и не знала, что они у тебя есть, Фрэнк, — рассмеялась она. — Насколько мне известно, ты абсолютно лишен дурных привычек. Ты нравишься мне таким, какой есть.

И с каждой встречей я чувствовал всё большее родство душ с Розали. Хороших качеств у неё было не счесть. Она буквально воплощала образ совершенной жены, о которой мечтает большинство молодых холостяков — верная, изящная, интеллигентная, уравновешенная, заботливая, очаровательная, к тому же некурящая и непьющая. Прямо-таки яблочный пирог, американский флаг, мама, сестрица и живительный ключ в одном пакете, перевязанном галстуком гёрл-скаута.

— Розали, я люблю тебя, — сказал я ей как-то вечером.

— Я тоже тебя люблю, Фрэнк, — кивнув, тихонько проронила она. — Почему бы нам не навестить моих родителей и не сказать о наших отношениях?

Родители её жили в Дауни, к югу от Лос-Анджелеса. Путь был неблизкий, и, сделав остановку, мы сняли хижину под Писмоу-Бич. Провели там чудесный вечер, а когда тронулись утром дальше, Розали уже не была девственницей. От этого мне было очень не по себе, ибо я чувствовал, что должен был беречь добродетель, которой она так дорожила. Ведя её машину вдоль побережья — почему-то она настояла на этом варианте, — я то и дело просил прощения.

— Хватит извиняться, Фрэнк, — прильнув ко мне, улыбнулась Розали. — Я сама этого хотела. И потом, мы просто приплюсуем эту ночь к свадебной.

Родители её оказались прекрасными людьми, оказавшими мне тёплый приём. А когда Розали сказала, что мы собираемся пожениться, обрадовались и горячо нас поздравили. Два дня я не слышал разговоров больше ни о чем, кроме приготовлений к свадьбе, хотя на самом деле не просил руки Розали. Однако вопрос казался решённым, а её родителям я наверняка пришёлся по нраву.

Но как я мог на ней жениться?! Она считала меня Фрэнком Уильямсом, вторым пилотом Pan Am, которому уготовано блестящее будущее. Но если мы поженимся, разыгрывать эту роль и дальше будет невозможно. Рано или поздно она узнает, что на самом деле я Фрэнк Абигнейл — несовершеннолетний аферист с фальшивым настоящим и грязным прошлым. С Розали я так поступить не могу, думал я.

А может, всё-таки?.. У меня в запасе имелось восемьдесят-девяносто тысяч наличными — для начала совместной жизни хватит с лихвой. Может, Розали и поверит, если я скажу, что сыт полётами по горло, что всегда мечтал завести магазин канцтоваров.

Вообще-то, ничего такого мне не хотелось, но это было единственное честное ремесло, в котором я что-то понимал. Впрочем, идею пришлось пресечь в корне: я всё равно останусь Фрэнком Уильямсом, а Фрэнк Уильямс — по-прежнему разыскиваемый преступник.

Визит, суливший массу удовольствий, обернулся для меня суровым испытанием. Чувствуя искреннюю любовь к Розали, я и на самом деле хотел на ней жениться, но в сложившихся обстоятельствах просто не видел ни малейшего просвета.

А Розали надеялась, что выйдет за меня. И её родители считали, что брак неизбежен, и все трое с радостью рванулись во все тяжкие, назначив день свадьбы через месяц, составляя список приглашённых, планируя приём и занимаясь всяческими приятными хлопотами, полагающимися родителям и дочери, когда она вот-вот станет невестой. Я тоже принимал участие в обсуждениях, внешне демонстрируя радость и нетерпение, но внутренне корчась от угрызений совести, сгорая от стыда и изнемогая от осознания собственного ничтожества. Я сказал Розали и её родителям, что мои мать и отец уехали отдыхать в Европу, и все единодушно решили дождаться их возвращения — по моим словам, ожидавшегося через десять дней, — а уже после строить окончательные планы.

— Ваша мама, Фрэнк, наверняка захочет приложить руку к организации свадьбы, — сказала мать Розали.

— Не сомневаюсь, — солгал я, хотя на самом деле не сомневался только в том, что моя мамашка жаждет наложить на меня руки.

Я просто не знал, как быть. Остановился я в гостевой комнате дома Розали, и по ночам, лёжа в постели, слыша неразборчивый ропот голосов её родителей в спальне через коридор, понимал, что они разговаривают о браке дочери с замечательным молодым человеком, — и чувствовал себя последней сволочью.