Поймайте мне колобуса (с иллюстрациями)

Уж как поразили меня своим проворством красно-черные гверецы, а черно-белые могли дать им сто очков вперед. Не задумываясь, они бросались вниз с макушки пятидесятиметрового дерева и «приземлялись» на ветвях внизу с такой точностью, таким изяществом, что Тарзан лопнул бы от зависти.

А вернувшись на плантацию, я увидел еще одно редкое зрелище – ликующего Криса. Его группе удалось снять отличные кадры кормящихся мартышек. Можно было укладывать свое имущество и возвращаться в селение.

Был базарный день, и, так как я обожаю африканские базары, мы задержались в деревне. Все хлопочут, все возбуждены, огромные глазища горят, зубы сверкают… Яркие краски воскресных нарядов, многоцветные горы плодов и овощей, кипы пестрых тканей – точно идешь сквозь радугу! И чего только нет на прилавках – от нанизанных на бамбуковые лучины высушенных лягушек до сандалий из старых покрышек.

Неожиданно ко мне подошел стройный молодец в видавшем виды тропическом шлеме, белой майке и шортах защитного цвета. Учтиво приподняв шлем, он осведомился:

– Простите, сэр, вы – мистер Даррелл?

У него был такой писклявый голос, что в первую минуту я принял его за женщину.

– Да, я мистер Даррелл.

– Меня прислал начальник, сэр. Мое имя Мохаммед, и начальник сказал мне, что вы хотите поймать живых обезьян. Так вот, сэр, я могу устроить это для вас.

– Большое спасибо, – неуверенно произнес я. Он отнюдь не производил впечатления человека, способного организовать облаву на обезьян. А впрочем, начальнику лучше знать…

– Когда вы хотели бы устроить облаву, мистер Даррелл?

– Как можно скорее. Мне нужны не какие-нибудь обезьяны, а гверецы – черно-белые и красно-черные. Знаете таких?

– Да, сэр, знаю, – ответил он. – У нас их тут много, очень много.

– А как происходят эти облавы? – полюбопытствовал я.

– Сейчас объясню, сэр. Сперва мы отыскиваем обезьян, рано-рано утром, потом гоним их, гоним, кричим и гоним, все время кричим и гоним, пока не загоним в нужное место. Потом срубаем все деревья вокруг. А потом под тем деревом, на котором сидят все обезьяны, складываем груду.

– Груду? Какую груду?

– Мы собираем в кучу весь хворост, который лежит на земле, складываем огромную кучу под деревом, а обезьяны спускаются по дереву и попадают в эту кучу, и мы их ловим.

Объяснение Мохаммеда показалось мне в высшей мере неправдоподобным, но по его лицу было видно, что он говорит вполне серьезно.

– И когда же можно устроить облаву? – спросил я.

– Могу устроить послезавтра.

– Отлично. Нам надо быть там с самого начала, чтобы все снять. Понимаете? Так что без нас не начинайте!

– Нет-нет, сэр.

– Мы приедем часов около девяти.

– О-о-о-о… это слишком поздно, сэр.

– Да, но раньше снимать нельзя, слишком темно, – объяснил я.

– А… а если мы сперва подгоним обезьян поближе к подходящему дереву, можете вы снимать потом? – допытывался он.

– Можем… если будет достаточно светло. Если начнем часов около девяти или половины десятого. В это время будет уже достаточно светло для съемок.

Мохаммед немного поразмыслил.

– Ладно, сэр, – заключил он. – Приезжайте в деревню к девяти часам, и обезьяны будут ждать вас.

– Хорошо. Большое спасибо.

– Не за что, сэр.

Он надел свой тропический шлем и важно зашагал прочь по людной базарной площади.

В назначенный день мы поднялись чуть свет, тщательно проверили всю съемочную и звукозаписывающую аппаратуру и взяли курс на деревню, где была назначена облава на обезьян.

Нас встретили и повели по узкой тропке через банановую плантацию в лес. Вскоре послышался страшный гвалт, с каждым нашим шагом он становился все громче, и вот мы уже там, куда загнали обезьян. Что это было! Дикая суматоха, шум и гам, человек триста ретиво рубили подлесок, а между ними важно расхаживал Мохаммед, выкрикивая тонким голосом команды, которые явно никто не слушал.

Ловцам удалось загнать на огромное дерево две стаи гверец; теперь они торопились отрезать обезьянам пути к отступлению, и те все больше нервничали, видя, как падают деревца кругом. Одна-две гверецы все-таки сумели уйти, прыгнув с пятидесятиметровой высоты на ближайшую пальму. Африканцы проводили их дружным гиканьем и удвоили свои усилия.

Мне всегда больно смотреть, когда рубят деревья, а тут их валили нещадно. Правда, мне сказали, что этот участок предназначен под плантацию какао, рано или поздно его все равно расчистят. Наконец с треском рухнуло последнее высокое дерево, которым гверецы могли воспользоваться для бегства, осталось несколько пальм, а их достаточно было лишить зеленого убора. Ложась на землю, срубленные листья хрустко шелестели… Удивительный это был звук, словно приседали дамы в накрахмаленных кринолинах.