Пойманное солнце

Индия с ее бесконечным очарованием и многообразием начинала все более овладевать моим воображением, и все же чем больше я ее наблюдал, тем яснее мне становилось, насколько трудно мне или кому бы то ни было постигнуть идеи, которые она в себе воплотила… Хотя народ наш отличался бесконечным внешним многообразием, на нем лежала печать того великого единства, которое на всем протяжении прошлых веков сплачивало нас, как бы ни складывалась наша политическая судьба и какие бы несчастья ни выпадали на нашу долю. Единство Индии уже не было для меня чисто умозрительным представлением: я ощущал его глубоко эмоционально. Это внутреннее единство было столь могучим, что никакое политическое раздробление, никакое бедствие или катастрофа не могли нарушить его.

Представлять себе Индию или любую другую страну в каком-либо антропоморфическом образе было, конечно, абсурдом, и я этого не делал. Я имел полное представление о многообразии и различиях индийской жизни, классов, каст, религий, рас и уровней культурного развития. И все же я думаю, что страна с древним культурным прошлым и единым взглядом на жизнь проникается каким-то особенным, ей одной присущим духом, который налагает отпечаток на всех ее сынов, сколь бы сильно они ни отличались друг от друга».

Ночь в Кочине. Разговоры умолкли. Я все еще сижу у окна. Темнота глубока, как сон без сновидений, и я пытаюсь проследить далекий путь индийской истории от древности до настоящего времени.

Саб чальта хей! [4]

В Кочине — ночь.

Кроме огней на другом берегу и звезды, сверкающей среди многих других звезд, только остров освещен разноцветными электрическими лампочками. Гости сидят за столами, время от времени роняя слова. Они думают о делах, не чувствуя, как в темноте растут травы и цветы. Босые официанты снуют туда и сюда и замечают, глядя на свои щиколотки, что пора подрезать траву. Рано утром, когда все спят, встают садовники. Они принадлежат к более низкой касте и получают меньше, чем официанты. Они и должны так рано вставать, чтобы успеть подрезать мокрую траву. Те же, кто убирает сорняки и уносит землю, получают еще меньше, так как их работа еще более грязная и тяжелая. Выполняют ее в большинстве случаев женщины, переносящие землю в корзинах на головах. На дорожных работах и на строительстве домов я тоже видел главным образом женщин, которые по восемь-десять часов носили на солнцепеке до полного изнеможения тяжелый цемент или строительный мусор в корзинах на головах, получая одну, самое большее две рупии в день. А их дети лежали в это время в сточной канаве на куске материн или просто на мостовой.

От Законов Ману до законов сегодняшнего дня — длинный путь. Я вспомнил о слепом мальчике, который совершил паломничество в Варанаси, чтобы Шива подарил ему свет; я вспомнил о семье Бирла, которая вышла из касты торговцев и относится к одной из самых богатых монополистических групп; о многосторонней деятельности Шанкара Пиллаи, директора детского книжного издательства в Дели, который в одной из своих книг написал о добром неприкасаемом, проявившем робкое сочувствие к ребенку из высшей касты; я вспомнил также о нищенке из Панаджи, которая, смеясь, теребила меня за рукав и испуганно отрыгивала в сторону, чтобы ее тень не коснулась вышестоящего; я вспоминал также о брахмане, который сам стирал свое белье, так как был слишком беден, чтобы заплатить прачке; о мастере на текстильной фабрике в Амритсаре^{59}, о сталеплавильщике в Бхилаи, об электрике на машиностроительном заводе в Бангалуре, о сварщике на корабельной верфи в Бомбее, о печатнике газет и рабочем джутовой фабрики в Калькутте, которые пришли из деревень и населенных пунктов в промышленные районы. Это были крестьяне, сельскохозяйственные рабочие, ремесленники, хариджаны, которые, участвуя в забастов-ках, демонстрациях, уличных боях и обучаясь в вечерних школах, выросли в сознательных пролетариев. Они устранили кастовые ограничения, как когда-то покончили с эксплуатацией отечественных и иностранных монополий.

Я не могу также забыть того, что видел в бассейнах индусских храмов и в нищенских лачугах хариджаиов. Когда проходишь мимо них, то кажется, что время остановилось. На самом же деле здесь идет невидимая простым глазом жесточайшая классовая борьба.

Газетная заметка сообщает о массовом убийстве в Умарпур-Диара, местечке на границе между штатами Уттар Прадеш и Бихар. Правительство дало крестьянам землю, пустыри, не принадлежавшие помещикам. И вот они, несмотря на угрозы крупных землевладельцев вышли на поля, чтобы фактически завладеть ими. Но как только они вбили первые мерные колышки, появились триста вооруженных наемников и убили четырнадцать крестьян. Убийцы бросили свои жертвы в Ганг, оставив обезглавленный труп Шивадахина, предводителя крестьян.