В прихожей Лёхин спросил домового, который всё ещё сидел между двух пушистых шариков:
- Вавила, а ты правда не можешь войти в комнату?
- Нет, не могу. Пробовал, но как будто ветер большой сдувает. Ровнёхонький такой… Пройти вовсе не даёт.
- Слушай, Лёхин, а ведь получается, профессор что-то сообразил в ситуации? И поэтому куда-то побежал? Да ещё с мечами?
- Ну да, сообразил, конечно, - сумрачно сказал Лёхин. - Он-то сообразил, а мне теперь перед Аней отдувайся за него. Что - трудно было оставить записочку: мол, побежал туда-то и туда-то, обратно буду во столько-то, не беспокойтесь зазря? Эгоист он, между нами говоря. Вавила, сможешь за нами дверь закрыть?
- Смогу, как не смочь? Шишиков-то не забудь, Лексей Григорьич!
На множественное число "помпошек" Лёхин обернулся, как ужаленный. Непредупреждённый Павел аж вздрогнул.
- Ты чего?
- Ща, погоди-ка. Вавила, а почему я должен обоих Шишиков забрать?
Две "помпошки" умильно глазели на него с трюмо - этакие котятки-щеночки, вызывающие желание немедленно погладить их по пушистой шёрстке. После вопроса Лёхина Шишики укоризненно что-то заскрипели между собой.
- А как иначе-то? - простодушно удивился домовой. - Ты ж всё равно хозяина искать будешь. Как же тут без Профи?
Логика сногсшибательная. А главное - безупречная. Лёхин нагнулся и нехотя протянул руку к трюмо. Шишики торжественно прошествовали по руке на плечи и уселись пародией на погоны. Лёхин оглядел каждого и сердито предупредил:
- Не хулиганить! В карман засуну!
"Помпошки" будто головы пригнули (хотя какие уж у них головы!) и стали пониже. Лёхин вздохнул. С обоими уже имел дело. Всё равно что-нибудь да учудят. Ладно, пока не до них.
- Вавила, закрывай.
Дверь чуть скрипнула, негромко щёлкнул замок.
Лёхин шагнул к лестнице. Ещё раз шагнул. Перед глазами подъездное пространство вдруг обрело прозрачную чёткость в сочетании с зыбкостью. И - повело, повело куда-то в сторону. Еле успел схватиться за перила. Да и то благодаря Шишикам: в себя пришёл, потому что беспощадно дёрнули за уши. А тут ещё и крепкая рука Павла подоспела - поддержал.
- Лёхин, ты смотри, куда идёшь! С лестницы навернёшься - костей ведь не соберёшь!.. Слышь, друг, чё-то ты бледный, а? Не заболел, случаем?
- Какое не заболел! Спать хочу!
- А-а… Тогда давай провожу домой, а я пока займусь теми, кто в больнице лежит.
- В смысле - займёшься?
- Ну, посмотрю хоть, что у них общего с остальными…
Они вышли из подъезда. Пропахший морозцем ветер рассеял сонливость, и тут Лёхин вспомнил две вещи.
- Павел, а ты ведь сыщик. И на это дело тебя никто не нанимал. На бизнесе не скажется? Я смотрю - заинтересовался. В накладе не останешься?
- Я только что одно дельце закончил, - самодовольно усмехнулся сыщик. - Причём закончил так, что клиент на радостях сверх договорённого ещё кусок положил. Так что у меня и время, и деньги есть.
- Ну, тогда… Если уж ты всё равно будешь заниматься больничными, то на всякий случай поспрашивай у родных, если имеются такие, вот что: нет ли у пострадавшего какой-либо старинной вещицы, а если есть, откуда она взялась.
- То есть… Если у них у всех есть вещь из Каменного города, значит, наши догадки правильны? Так, что ли? Всё идёт от него? Но каким образом?..
- Пока не знаю, - задумчиво сказал Лёхин. - Только вертится у меня в памяти почему-то, что Феликс тот мне здорово знаком. Можешь, конечно, сказать, что встретиться могли на остановке, благо что дома рядом, но…
- И как он вертится? Какая-то картинка определённая?
- Вот именно. И это самое странное. Я его вижу жующим. Он сидит и ест. С удовольствием.
- Может, ты его когда-то кормил? Ну, в гости он к тебе заявился - один или с кем-то из твоих друзей… Ты ж хлебосольный.
- Нет. Эта картинка ко мне никакого отношения не имеет.
Шишик, держась за ухо хозяина, наклонился и заглянул ему в глаза. Лёхин только хотел спросить, что ему надо, как Павел ускорил шаг, бросив на ходу:
- Давай быстрей! Наша маршрутка!
К большой радости двух сыщиков, маршрутка оказалась абсолютно пустой. То ли из-за времени (подходило к первому часу), то ли водитель только что на маршрут вышел, но Шишики, взвизгнув от радости, помчались качаться на любимых висюльках, соблазнительно подпрыгивающих перед ветровым стеклом, а Павел потребовал:
- Ну, Лёхин, пока никого нет, давай, рассказывай, что там, с жизнью и смертью нашего Императора. Предупреждаю сразу: чего не пойму - перебью. Терпи. Привычка у меня такая.
Лёхин еле улыбнулся уголками губ, но даже от этого стало легче. И улыбнулся не привычке сыщика, а тому, как естественно прозвучала кличка Соболева. Точнее, не кличка - прозвище. Кажется, высокопарное, но точное, оно приклеилось к профессору намертво. И что бы там ни говорил Павел, но, когда и он обозвал Соболева, Лёхин даже как-то успокоился. Было, как выясняется, опасение, что профессор только ему кажется личностью пугающей и жёстко держащей на расстоянии.