Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Так вот, способы прочтения интеллектуального романа Бавильского с Италией. А это и роман во всех значениях слова, включая любовь: сложного, не склонного очаровываться, пристально-внимательного человека к сложнейшей героине-адресатке, предстающей ему по меньшей мере в тридцати пяти обликах; её (заведомо неполное) познание, выстраивание отношений с нею – сквозной сюжет книги. (В одном месте автор обмолвится: «экзистенциальная проза». Поймаем на слове.) Кстати, это ещё один способ прочтения, – сразу считаем: во-первых. Во-вторых, – это типичный травелог со всеми классическими признаками жанра: хроника посещения тридцати пяти городов Италии, осмотра их (тут безупречно работает туристическое словцо) достопримечательностей в исторически конкретное время: осенью 2017-го, всё расчислено по календарю. Книга прекрасно поддаётся – и это уже в-третьих – не просто прочтению, а прямо-таки использованию как путеводитель, с внятно проложенными маршрутами и чётким объяснением того, что они дают: бери в руки и ориентируйся. В-четвёртых, она может быть прочитана как сборник искусствоведческих этюдов (в том числе и о том, чего автор не видел: искусство не перестаёт быть искусством в зависимости от того, видишь ты его или нет). В-пятых, культурологическая эссеистика: рефлексии включённого наблюдателя – обо всём, обещанном нам с первых страниц (а наблюдаемое пространство самой своей формой задаёт осмыслению этих тем жёсткий порядок): и о меланхолии с недостаточностью, и о судьбах печального нашего отечества, и о цифровом восприятии, и о восприятии вообще… Да, в-шестых, but not least и даже не last, – порядок этого перечисления произволен, тут и не знаешь, что назвать первым, – диалог с Павлом Муратовым, в ответ «Образам Италии» которого книга была замыслена, гигантская пометка на полях муратовского «исторического путеводителя», активное возражение ему, «почти полностью» сосредоточенному на описании «памятников истории и шедевров искусства» и выносящему за скобки обстоятельства их восприятия. Для Бавильского же они страшно важны, и вот почему: настоящий, главный его герой (не только этой его книги, но вообще) – восприятие – в его истоках и осуществлении – и построение смысла, начиная от его досмысловых истоков и вплоть до понятийного устья.

Он, конечно, верный выученик Пруста, но линии, начатые учителем, продолжает в куда более рациональном, даже жёстко-рациональном варианте. Он не проблематизирует себя как такового, он занимается именно устройством восприятия, его происхождением, вылепкой, – Италия же, перенасыщенная исторической и эстетической памятью, оказывается для такого восприятия объектом, близким к идеальному. Или просто идеальным.

«Между жанровых стульев», как обещано, автор действительно разместился. Но «стулья» (впрочем, они у него – самодвижущиеся конструкции) расположил при этом так, что они работают и на общее целое, и друг на друга.

2020

II. Сопротивляясь истории

Окликнутые Другим [15]

Сергей Лишаев. Старое и ветхое: Опыт философского истолкования. – СПб.: Алетейя, 2010. – (Тела мысли).

Вот недаром я издавна подозреваю, что в провинциях делается и думается самое интересное. Пока центр занят выработкой и освоением Генеральных Тенденций и вообще всякого рода культурным законодательством и нормированием, по окраинам творится неожиданное и нетиповое. Выявляются лазейки в сложившихся – и слежавшихся – смысловых массивах; протаптываются тропинки к отдалённому, завязываются нити между разрозненным. Именно это и делает самарский философ Сергей Лишаев в своей книге, посвящённой философским аспектам влечения к старому и ветхому. Слава богу, издана она – пусть даже тиражом в тысячу экземпляров, – вполне центральным издательством: питерской «Алетейей», – иначе было бы слишком мало шансов прочитать эту книгу в столицах. А прочитать стоит. И продумать тоже.

Тут – сразу обо всём (причём, что особенно радостно видеть – в виде чётко выстроенной и ясно отрефлексированной структуры): от старых вещей – через старые фотографии – до старости человека. От этики обращения с ветхим и особенностей его эстетического восприятия – до его культурного и онтологического статуса. Всё это автор укладывает в общее теоретическое русло, рассматривает эстетику, этику, онтологию и культурологию (отчасти и социологию, и психологию) старого как части одного смыслового континуума.

Он даёт описание разных типов отношения человека с ветхим: восприятия, влечения, созерцания; показывает, насколько по-разному они устроены и, главное, какие у каждого из этих отношений возможны смысловые последствия.