Поймать балерину (СИ)

А я, несмотря на всю дикость ситуации, на стыд и страх, невольно подавалась в его руки, ощущая сладкое привычное безумие, которым он наполнял меня, к которому он приучил мое глупое тело за два месяца нашей совместной жизни.Это было полное и окончательное падение в бездну, из которой я , казалось, только лишь начала выбираться.

Скорее всего, я потом себя буду ругать, и, наверняка, потеряю к себе всякое уважение…

Но сейчас я жадно пила из единственного источника, который дарил мне силы и безопасность в пустыне безумия, окружающей меня.

Когда Дикий Даниэль, в последний раз жадно прижавшись к моим безвольным губам, все же  отпустил меня, просто опять подняв на руки и мягко посадив на кушетку, я вяло попыталась поправить остатки одежды, скорее машинально, чем стараясь соблюсти приличия.О каких приличиях вообще могла идти речь?С Диким Даниэлем?Это даже не смешно.

Прижала ладонь к разорванному вороту халата, поймала изучающий горячий взгляд Леграна, выпрямилась. Сама не понимала, зачем я что-то пытаюсь изобразить. Сохранить остатки гордости?Откуда бы им взяться в моем положении?

Морок от его поцелуев и страсти прошел, и на меня опять навалился весь кошмар ситуации.

История повторялась.Опять гримерка, опять Легран, никого и ничего не слушающий. Опять мой бесконечный позор, потому что наверняка в театре видели, кто ко мне заходил. И слышали. Матерь Божия… Слышали!Слезы бессилия снова выступили на глазах, я торопливо отвернулась, вытирая их пальцами. Не хотелось, чтоб Даниэль  заметил слабость.Но он, успев за короткий срок поправить одежду и даже достать портсигар, конечно же, сразу все понял.Развернул меня к свету, приподняв за подбородок, стер слезы большим пальцем и сказал спокойно и жестко:

- Не плачь, бабочка. Этого было не избежать.

От этих слов стало еще горше на душе, и я, вывернувшись из его руки, не выдержала и разрыдалась, уже во второй раз за этот вечер.

- Господи… Ну зачем ты приехал? Ты мне только боль… Только несчастья… У меня же все… Я же думала… Зачем? Зачем? Зачем?

Он присел передо мной на корточки опять, развел силой ладони, закрывающие лицо и ответил:

- Потому что я без тебя не живу.

- А я с тобой не живу! – выкрикнула я ему в лицо, уже не заботясь, как он это воспримет. Я ощущала небывалую смелость сейчас, граничащую с безумием.

Словно то, что он со мной опять сотворил, отпустило какие-то сковывающие доселе грани. Мне стало безразлично, как он поступит потом со мной. Ударит, хотя никогда не трогал таким образом, утащит с собой, чтоб запереть в доме или каюте корабля, идущего обратно в Европу, убьёт, чтоб никому не доставалась…Словно плотину прорвало, и все мои силы ушли на эту эмоциональную бессвязную речь, нужную сейчас исключительно мне.

- Я с тобой умираю! Понимаешь? Умираю! Ты меня не слышишь, никуда не выпускал, заставлял… Я для тебя – не бабочка! Я для тебя – игрушка, которую можно просто выбросить, забыть, засунуть в дальний шкаф! И вытаскивать только, когда тебе нужно! А я – живая, понимаешь? Живая! Я не хотела тебя! Я не хотела твоих… Твоего внимания! Я хотела только жить свободно, делать то, что мне хочется!

- Вот как? – он резко встал, опять достал портсигар, вынул сигарету и тут же скомкал ее в кулаке, - делать то, что хочется? И чего же тебе хочется, глупая ты бабочка? Танцевать на потребу пьяному ворью? Да? Крутить ножками перед толстосумами? В варьете?

- Здесь не варьете!

- А там, откуда я тебя взял – именно оно и было! Или было бы. Это просто следующий шаг.

- Даже если и так, это было бы мое решение! Мой выбор! А ты меня просто… Как комнатную собачку…

- Ты поэтому сбежала? – он опять приблизился, дернул на себя, заставив встать.

От резкого движения я, вскрикнув, упала ему на грудь, уперлась ладонями , пытаясь отстраниться. Во мне клокотала ярость и какое-то, похожее на боевое, берсеркерское безумие, когда уже не важно, что вокруг, и что будет потом.И потому я смотрела на своего мучителя без страха:

- Да, поэтому! – выкрикнула ему в лицо, - да! Я – человек! Я – танцовщица! И я не для того покидала своих родных, чтоб оказаться в твоем… плену!

- Это не плен, глупая, - его руки , словно против воли их хозяина, сминали шелк халата, норовя опять пробраться к голому беззащитному телу, - это – защита.

- Я не просила! И не хотела! И сейчас! Сейчас не хочу!

Как у меня хватало сейчас силы и уверенности отвечать ему? Я сама не понимала, и потом, наверняка, не пойму.Так же, как и не пойму, почему Даниэль, после всего, что сейчас между нами было, слушал меня, а не тащил, по своему обыкновению, в логово.

- То есть, - он добрался до груди, грубо смял ее, заставив меня выгнуться и еле сдержать стон, - ты сейчас плакала, потому что сама хотела? Так?

- Так… Боже…

Его грубые пальцы дарили привычно сладкую боль, от которой тело мое снова начинало гореть. Даниэль это знал, чувствовал. И использовал очень подло, в борьбе со мной, чтоб получить свое.

- И ты всем довольна?Ладонь оставила одну грудь, перетекла плавно на вторую, и меня накрыло опять удушливой волной бесстыдного удовольствия.

- Да! Довольна!