— Держись-ка за мой ремень, мама, — приказал он и почти понес ее на руках. — Давай побыстрее! — прокричал он Раде. — Беги впереди меня!
— Стой! Стой, тебе говорят! — послышался позади окрик.
Топот усилился, над головами вновь просвистела пуля.
— Бери их живьем!
— Потерпи, мама, — сказал Йоле, тяжело дыша. — Только до Маричевой горы, там глубокая лощина и лес…
Тот, в черном, который преследовал их, видно, поскользнулся. Что-то покатилось, звякнуло о камень оружие, послышались ругательства. "Шею, гад, сломал!" — подумал Йоле, уже взбираясь на скалу.
— Сюда, сюда! — позвал он, чтобы мать и Раде не останавливались.
Они скатились по склону, обдирая кожу о колючки можжевельника, и наконец очутились в лощине. Ветви деревьев сомкнулись над их головами.
Долго не могли прийти в себя. Отдышавшись, Йоле вскочил и рванулся по склону наверх. Мать бессильно протянула руку, что-то хотела сказать, но у нее пропал голос, и она издала лишь слабый стон.
Мальчик, как кошка, вскарабкался по склону, прижался к земле, огляделся. Сначала ничего не было видно, потом он заметил, как неподалеку над землей поднялась голова. Разглядев лежащих в траве людей, Йоле встал. Это был их сосед Момир с двумя дочерьми.
— Сюда, сюда! — крикнул он. Они тоже заметили его. Как испуганные лошади, тяжело дыша, поспешили к нему. — Спускайтесь вниз, — сказал Йоле.
Он снова огляделся — фигур в черном нигде не было видно — и повернул за Момиром. Слышалось сопение, хруст веток, иногда срывался и гремел по склону камень. Наконец они спустились вниз. Никто не мог вымолвить ни слова, слышалось лишь тяжелое, прерывистое дыхание.
Потом Момир, все еще ловя ртом воздух, проговорил:
— Ну, гады… Чуть было не схватили.
— Пойду посмотрю, убрались ли те двое, — сказал Йоле, вставая.
Момир прислушался, задержав дыхание. Кругом стояла тишина.
— Я сам посмотрю, — сказал он и пополз наверх.
Но Йоле не отставал от него, тоже вскарабкался по склону и залег рядом за кустом можжевельника. Оба напряженно вглядывались в ночную мглу, вслушивались в далекие крики и еле слышные отсюда хлопки выстрелов, доносившиеся то из их, а то из соседней деревни. Потом все как будто стихло.
— Кажется, пронесло, — прошептал Момир.
И только он это сказал, как тишину вновь разорвали выстрелы, крики, а над крышами взвилось пламя.
— А-ах, сволочи!.. Они подожгли наши дома!
Вскочив, Момир и Йоле смотрели, как поднимается дым, заволакивая их деревню.
— Что ж нам теперь делать? — спросил мальчик.
Момир обнял его за плечи, не отрывая взгляда от разраставшегося пожара.
— Сожгут все дотла, — вымолвил он, — палачи!..
— Куда нам теперь деваться? — повторил мальчик.
— Надо уходить, — сказал Момир и, точно спохватившись, стал спускаться в лощину.
Их обступили.
— Они подожгли деревню, — сказал Момир, растерянно оглядываясь.
Дочери повисли у него на шее, старшая, Ела, плакала.
— Идемте-ка подальше отсюда!
— Проклятые, покарай их господь!
— Радуйтесь, что живы остались, — заметил Момир. — А дома мы новые построим…
Он зашагал первым, за ним двинулись остальные.
Ухватившись за юбку матери, Раде тащился за ней, как ягненок за овцой. Теперь, когда сознание ее прояснилось, мальчик чувствовал себя рядом с ней в безопасности. Всю дорогу держался он за эту спасительную юбку.
Шли быстро, не тратя сил и времени на разговоры, стараясь уйти как можно дальше. Иногда кто-нибудь приостанавливался, оглядываясь на пожар. Постепенно родные места исчезли вдали.
Момир предложил матери:
— Радойка, пойдем в Соколович, а там — как бог даст.
— Пойдем, — согласилась она.
— Как думаешь, отец, нашим удалось спастись? — спросила его младшая дочь Нада.
— Не знаю, дочка, — ответил Момир, все еще не веря, что все-таки удалось уйти от преследователей.
— Если бы тот усташ не шлепнулся, несдобровать бы нам! — засмеялась Ела.
"Надо же, она еще может смеяться", — подумал Йоле.
— Верно, бабку Бояну схватили, — сказал вдруг Раде.
Слова малыша повергли всех в отчаяние. Вспомнили и деда Спасое, который тоже, должно быть, попал в лапы усташей.
"А ребята? — спохватился Йоле. — Где сейчас Рыжий, Влайко, Лена? А что, если… — Он гнал от себя страшные мысли. — Нет, не может быть! Ведь у них есть и лошади, и телеги…" Он сам видел, как две повозки промчались по дороге впереди всех бегущих.
Йоле оглянулся. Зарева над деревней уже не было видно. "Теперь и мы бездомные, — подумал мальчик, поежившись. Вернемся мы когда-нибудь в свой дом? — спрашивал он себя, не в силах сдержать слезы. — Может, никогда не вернемся. Райко вот ушел и не вернулся. Война…"
Мать окликнула его. Еще раз взглянув в сторону родных мест, как бы прощаясь с ними, мальчик вытер слезы и побежал догонять остальных.
Утро застало их вблизи небольшого селения. Момир предложил дождаться рассвета, чтобы не беспокоить людей в такую рань. Все уселись на обочине. Светало. Пока шли, никто не ощущал холода, но сидеть без движения было неуютно: ветер дул прохладный. Подойдя к матери, Йоле накинул ей на плечи рядно, другим прикрыл Раде и кликнул девушек. Ела отказалась.
— Иди, укройся, бедняжка, — позвала ее и мать. — Чего тут стесняться?