Поймём ли мы когда-нибудь друг друга?

С тех пор, как я ощутила собственную слабость и греховность, мне стало легче, проще жить. То, что сильно уязвляло меня раньше, теперь оставляет меня спокойной. Что задевало, не волнует. И как это ни парадоксально, именно теперь во мне утверждается чувство собственного достоинства. С той минуты, когда человек осознаёт, где он и что он собой представляет, никакие внешние факторы или атрибуты не могут ни возвысить, ни унизить его. Если я, как радуга, которая на исходе прошумевшего дождя вдруг обнаружила в себе всё многоцветье красок и переливов и уже никогда не обманется ни однообразием белого света, ни тем, что радугу можно расчленить, кто может одарить меня или обокрасть?

Теперь если кто-нибудь чистенький, не тронутый ржавчиной, совершающий одни лишь «благородные» поступки, гордо воротит нос при виде чужих ошибок и неудач, я думаю: нет, брат, шалишь, ты испечён из того же теста, просто жизнь ещё не поставила тебя в такие обстоятельства, которые могли бы выявить твою сущность и показать её тебе; вот если жизнь предложит тебе такой урок, такой экзамен, и ты выдержишь его, перешагнёшь черев свои слабости — вот тогда тебе честь и хвала. Но тогда ты уже не будешь высокомерен.

Но если кто-нибудь, лежащий на самом дне, полон безысходного отчаянья и готов возненавидеть себя и весь свет, я думаю: э, брат, куда тебя занесло, ты и не подозреваешь, сколько в тебе не проявленных светлых тонов, сколько в тебе сил, ты ещё поднимешься и зашагаешь своей дорогой, только не обманывай себя, что она будет легка.

Наша жизнь похожа на путешествие по горам. Каждый перевал кажется последним, но, поднявшись на него, вновь видишь встающие из дымки заснеженные обманчиво близкие вершины. Ты устал. Ты обессилен. В изнеможении ты садишься и закрываешь глаза. И, кажется, уже никогда не подняться. В такие минуты не стоит уверять себя, что есть ещё, мол, порох в пороховницах. Не стоит вскакивать и мчаться вперёд, когда дрожат колени и обливаешься потом. Лучше всего позволить себе расслабиться. Пока не станешь наливаться энергией. Пока не забрезжит впереди свет, а он забрезжит, это так же верно, как за ночью следует день. Но если вдруг, не собственными усилиями, а волею судьбы ты окажешься вознесённым на одну из вершин, помни, что эта вершина иллюзорна, она — мираж, который может исчезнуть в любую минуту. Подлинны вершины лишь те, до которых мы добираемся сами едва ли не ползком, взращивая свой дух в одолении препятствий. У всех у нас разные координаты, и лишь состоянием духа можно определить степень удалённости от подножий и степень близости к вершинам. Несовпадение внешней и внутренней биографий бывает поразительным. Драмы таят в себе возможность прозрений, возвышения ведут к духовному краху, слёзы омывают душу, как землю — дожди. Бывают в жизни периоды, кажется, наполненные событиями, но о них не можешь ничего вспомнить. Одиннадцать лет я проектировала мосты, дренажные системы, ездила в командировки, играла в теннис, принимала участие в банкетах и всё это время не жила. Только сейчас я начинаю выбираться из-под обломков, под которыми я была погребена в шестьдесят четвёртом. Расчищая завалы в своей душе, я избавляюсь от того, что мешает жить: от сентиментальности, излишнего пафоса, чрезмерных претензий к людям. И под сметённым, сокрушённым, разрушенным я неизменно нахожу тебя. Нет, ты не ангел, не кристалл Мудрости и не эталон Силы. Ты единственный не потому, что в тебе есть, а по тому, чего в тебе нет. В тебе нет фальши. Ты — подлинный. Вот магнит, который всегда меня притягивал к тебе, не давая свернуть с дороги, ведущей в эту волшебную страну.

… … …

Вечерами, когда всё замирает в нашем городке, даже не летит тополиный пух, и над землёй, напоённой запахом бузины и жасмина, поднимается круглая розовая луна, из глубины сердца восходит неизбывная грусть.

Выплеснуться бы ей через край да раствориться в спокойной тишине, но не перед кем её выплакать, некому высказать. Помутит, помутит она душу и возвращается обратно, чтобы завтра снова не давать покоя… Это чисто женская, бабья тоска — по твоим глазам, по твоим рукам, по груди, к которой можно прижаться.

… … …

Медленно, медленно выплывает откуда-то музыка, тонкая, белая на голубом фоне, как паутина в августовский день.

Сегодня я, кажется, не вымолвила ни единого словечка, и мне не тягостно, мне хорошо. Слушай, а ведь можно, наверно, прожить до ста лет и не узнать вкуса жизни, радости молчания. Каким богатым бывает молчание, как много оно может вместить — весь мир, всю нежность. Если бы ты оказался рядом, даже слово люблю было бы лишним. Я бы просто любила тебя. Я принесла бы из колодца воды — той, что ломит зубы, а вкуснее — всё-таки нет. Я смотрела бы, как ты пьёшь. А по утрам обливала бы тебя из ковша. Ты бы фыркал от удовольствия, а брызги разлетались бы во все стороны. Я встречала бы тебя с работы, грязного и усталого, снимала бы башмаки, отмывала бы тебя и укладывала спать на крахмальные простыни.

… … …