Поиск-82: Приключения. Фантастика

Глорин не испытывал чувства любви к Земле. Его родиной был космос. Во время отпусков он много раз прилетал на Землю, объездил и исходил всю планету от полюса и до полюса, побывал везде, где только смог. Вначале ему было просто интересно. Он скакал на мустангах в североамериканской прерии, скользил на водных лыжах по изумрудной поверхности южных морей, пересекал Гренландию на лыжах, вдыхая чистый морозный воздух. Он испытал все. Но в глубине его души гнездилась неукротимая тяга к космосу, и однажды где-то в тропиках, когда он поднял голову к ночному небу и увидел крупные звезды, его охватило мучительное желание видеть их на обзорном экране или через стекло иллюминатора. Он был человеком математического склада и поэтому, проанализировав мысленно свое состояние, понял: Земля никогда не станет его родиной.

Он был этеллитом. Его помощник был человеком, родившимся на Земле. Он видел, что Коев тоскует по родной планете, но не понимал его. Однажды вечером, когда из кают-компании вновь донеслись шум ветра, чириканье птиц и шелест, дождя, он не выдержал и пошел туда. Юноша сидел, обхватив колени руками и уткнувшись в них носом. Фильм был стереоскопическим, и тот, кто смотрел его, испытывал ощущение, что находится на Земле, в еще не просохшей от недавнего дождя березовой роще.

Глорин всегда избегал споров и бесед, но в тот вечер, увидев выражение лица помощника, он вдруг заговорил горячо и отрывисто, желая убедить Коева в том, что Земля вовсе не прекрасна и что не стоит о ней скучать. Слова были неуклюжими, грубоватыми, шершавыми. Юноша внимательно слушал его, не меняя позы, а когда Глорин выдохся, сказал, вернее спросил: «Вы этеллит?» И, прежде чем Глорин успел ответить, проронил: «Извините, шеф», — и выключил кинопроектор...

Только на следующий день Глорин понял, что толкнуло его на спор. Он завидовал Коеву, завидовал тому, как он любит Землю и скучает по ней. Глорин любил космос, но не мог скучать по нему. Космос был кругом, он окутывал Рестину, вплотную подходил к ее поверхности: на этой планетке шестого класса не было атмосферы. Рестина не вращалась вокруг своей оси, на ней не было смены дня и ночи, а были дневная и ночная поверхности. Станция Глорина находилась на стороне вечной ночи, среди мрачных скал и метеоритных кратеров, и звезды, смотреть на которые так нравилось Глорину, были все время у него перед глазами.

Глорин понимал, что не прав, но с того дня Коев раздражал его. Раздражал всем: ностальгией, фильмами, неумением молчать, даже обращением к нему — «шеф». Глорин стискивал зубы, работал, а втайне подумывал о том, чтобы попросить Землю разъединить их с Коевым. Юноша ощущал антипатию Глорина и, искренне жалея его, в то же время почему-то испытывал чувство вины перед ученым.

Так продолжалось до сегодняшнего дня, когда метеоритная защита вышла из строя, а до прибытия рейсового «грузовика» оставалось не менее суток. Они решили ждать и не, думали о метеоритном дожде: во-первых, то, что это произойдет именно сегодня, было весьма маловероятным, а во-вторых, слишком были заняты своими отношениями...

В тот вечер, как обычно, Коев отправился в искусственную рощицу, где завалился в кусты; Глорин, надев скафандр, отправился за купол бродить среди скал и глазеть на звезды, которые своими лучиками, казалось, гладили его по лицу...

Коев проснулся от сильного взрыва. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что произошло: прозрачный купол покрылся мелкой сетью морщин, совсем рядом что-то горело. Юноша быстро натянул скафандр. Случилось именно то, чего по теории вероятности случиться не могло: выпал метеоритный дождь. Но где же Глорин, что с ним? Коев бросился в спальню шефа, понимая, что дорога каждая секунда: драгоценный воздух уходит из-под купола. В коридоре длинными языками ударило в лицо пламя, и он невольно отшатнулся, хотя скафандр мог выдержать и не такую температуру. Когда Коев вбежал в комнату Глорина, она была наполнена дымом. Одна стена рухнула, скрыв под обломками тело начальника станции. Где-то в стороне раздался второй взрыв. Юноша быстро освободил Глорина, прощупал пульс: жив. С трудом облачил лежащего в эластичную ткань скафандра и, взвалив на плечи, пошел прочь. Пламя медленно гасло — воздух уходил в космос...

Когда к Эрду Глорину вернулось сознание, он не сразу понял, что лежит на мягком сиденье вездехода. Рядом, за рулевым управлением, сидел сосредоточенный Коев, вцепившийся взглядом в дорогу. Впрочем, едва ли то, по чему они мчались с большой скоростью, можно было назвать дорогой. Лучи фар, разрезая тьму перед вездеходом, выхватывали из темноты расщелины, скалы, нагромождения камней и другие особенности рестинского рельефа. Коев едва успевал перехватывать штурвал, обходя многочисленные препятствия. На нем, как и на Глорине, был скафандр, и через стекло шлема было видно напряженное лицо с прилипшей ко лбу прядью волос. Глорин нажал подбородком кнопку связи внутри шлема.

— Что произошло, Коев? — с трудом спросил он, только теперь вдруг ощутив боль во всем теле и звон в голове.