Поиск-83: Приключения. Фантастика

— Другая была женщина, — сказал Семченко. Он сидел, опершись локтями о колени и свесив голову вниз, словно его мутило.

— Вы человек грамотный, в редакции работаете. — Ванечка откинул со лба длинные светлые волосы, и Вадим опять увидел, какой он молодой — движение это было мальчишеским, и лоб, и шея, и руки в веснушках. — Я вам одну мысль хочу привести. Из Плутарха… Знаете, был такой греческий историк?

— Знаем, — выскочил Вадим. Не зря же он на исторический факультет поступать собирался.

Из висевшей на гвозде офицерской сумки Ванечка достал старинный томик в кожаном переплете. «Как Суворов», — подумал Вадим. Где-то он читал, что Суворов всегда брал с собой в походы сочинения Плутарха.

— Не подумайте, что для оправдания. — Ванечка быстро нашел нужную страницу. — Так просто, чтобы объяснить…

— Валяй, — нахально сказал Вадим, понимая, впрочем, что даже великий Плутарх, любимец Суворова, никак не в состоянии объяснить тайну, связавшую воедино всех этих людей, живых и мертвых.

«Поскольку время бесконечно, а судьба переменчива, — начал читать Ванечка, — не приходится, пожалуй, удивляться тому, что весьма часто случаются в человечестве сходные между собой происшествия. Воистину, ежели число главнейших частиц мироздания неограниченно, то в самом богатстве своей сущности судьба находит щедрый источник для созидания подобий. А ежели, напротив, происшествия сплетаются из ограниченного числа изначальных частиц, то неминуемо должны многажды случаться происшествия, порождаемые одними и теми причинами».

Слушая, Семченко все так же безучастно смотрел в пол, но Вадим уже начал догадываться о причине этой кажущейся безучастности и жалел его — страшно было думать, что смерть Казарозы хоть как-то связана с борьбой против идистов.

Когда Ванечка кончил читать, все помолчали, потом Семченко сказал:

— Похожие случаи бывают, но одинаковых-то нет. Жизнь этого не допускает. Только мысли про такие случаи бывают одинаковые, потому что из самого человека. Вот люди и мучаются: как им всем понять друг друга?

Ванечка ошарашенно поглядел на него и согласился без уверенности:

— Может, и так.

— Откуда у тебя эта книжка? — поинтересовался Вадим.

— Да брали зимой в Гатчине одного полковника. На дому брали, он ее и сунул под френч. Привели, обыскивать стали и нашли. «Зачем она вам?» — спрашиваю. А он: «Утешает в несчастье». — «Чем же?» — говорю. Отвечает: «Пространством истории!»

Вадим вспомнил, что у Осипова тоже был свой способ утешаться в несчастье, похожий. Он смотрел в бинокль на звездное небо. Тогда, по его словам, музыка сфер заглушала, делала ничтожными все шумы собственной жизни.

— Сейчас я. — Ванечка вышел из комнаты.

Вадим пересел поближе к Семченко, положил руку ему на плечо.

— Николай Семенович, а если у этого рыжего и патроны были? Браунинг-то нашли, а их нет. В голову не пришло патроны искать. А? Может, он вас убить хотел? Для того и в училище за нами пришел. Выследил, гад! Отомстить решил за свой идизм… И вчера, может, он в вас стрелял, а попал в Казарозу. Вполне мог войти, когда уже свет потушили. — Вадим торопился высказать свои озарения до прихода Ванечки. — Ведь все сходится! Я шаги внизу слышал, когда еще у двери стоял со свечой. Но не поверил. Послышалось, думал…

— Уйди, Кабаков, — не поворачивая головы, попросил Семченко.

— Я же дело говорю. И не кому-нибудь, вам одному!

Семченко молчал, и Вадим с некоторым запозданием сообразил, что эта мысль не ему одному в голову пришла, Семченко тоже. Только он ее гонит от себя, боится близко подпустить.

А Семченко вдруг спросил — не то со злостью, не то с надеждой:

— Чего же он не стрелял сегодня? Чего побежал от меня?

— Нервы не выдержали. — Вадим легко устранил это противоречие.