Поиск-84: Приключения. Фантастика

Потапов сделал паузу, он ждал вопроса Герасима, он рвался пояснить, что же такое «праздник тарелки», но Герасим молчал. Он был сыт по горло киножаргоном, которым особенно старательно пользовались впервые участвующие в съемках, и он не хотел никаких пояснений от Потапова. Никаких, непосредственно не связанных с делом. Потапов не просто объясняет, он просвещает, небрежно-покровительственно приобщает к знанию. Если надо будет, Герасим сумеет узнать про праздник тарелки и любой другой праздник тоже.

Герасим молчал, но удержаться, не побрякать лишний раз эрудицией Потапов не мог:

— «Тарелка» — это такой обычай. В первый день съемок перед кинокамерой разбивают тарелку. И, естественно, устраивают банкет. А черепки режиссер собирает. Когда все будет кончено, тарелку склеят.

— И по этому поводу тоже будет банкет? — Герасим не позволил себе прямой иронии, и он старательно сохранял серьезность. Но на самом-то деле вопрос был ехидный, и Герасим обрадовался, увидев растерянность Потапова — «кто его знает, что там надо делать». До склеивания тарелки он еще не дошел. Поразмышляв немного, Потапов сказал:

— Так вот, Роберт Иванович отвечает: «Так, выходит, второй — это я?» Только не подумайте, что я подслушивал. Просто окно открыто, говорили они громко. Они остановились, наверное Гурьев прикурил — он следующую фразу половиной рта сказал; сигарету зубами держал:

— Надеюсь, что нет, Робби. Думаю, что на такую подлость ты еще не способен, — это он своему другу! — А кто был второй — выяснят. С нашей помощью.

И они дальше пошли. Вместе. Только я не хочу, чтобы вы Роберта Ивановича стали подозревать. Гурьев такими словами, как «подлость», кидался запросто. Они и на последнюю съемку вместе пришли, я специально внимание обратил.

— Юрий Степанович, а сами-то вы что думаете о смерти Гурьева?

— Я думаю, случайность. Очень несчастливая случайность.

* * *

КУЗНЕЦОВ Василий Андреевич, осветитель, 23 года, холост.

Капитан из угрозыска высыпал на стол горсть стреляных гильз — чуть порыжевших, со рваными лепестками у входного отверстия.

— Все от холостых, — прокомментировал он, — весь холм облазил. Да и не дурак же ОН: после такого выстрела затвор передергивать.

— Ладно, и на том спасибо, — вздохнул Герасим, — на сегодня все.

Капитан промокнул платком лицо, надел фуражку, попрощался с Герасимом и вышел. Рука у него тоже была мокрая.

В избу зашел старик Зайцев.

— Чо, Гера, по чаям вдарим?

— Вдарим, — согласился Герасим.

Старик быстро принес разномастные чашки, старенький электрочайник.

— Дед, вы у какого моста-то засаду устраивали? — как приятно, подумал Герасим, что есть вопросы, ответы на которые не надо ни заносить в протокол, ни анализировать.

— Дак у нас один здесь мост-то, через Зерну.

— Я думал, может, раньше еще где был.

— Не, мост у нас всегда один.

Мотивы. Ревность у Никитина. Зависть у Синюшина. Теперь выясняется, что и с Карабановым у покойного были какие-то трения. Хотя живут же на свете сотни тысяч неудачливых влюбленных, и, самое главное, их удачливые соперники тоже живут. И всегда там, где есть первый, победитель, есть и оставшийся позади.

Всех подозревать нельзя. А придется, потому что среди честных людей есть негодяй, по вине которого осталась незаконченной последняя роль Константина Гурьева.

— А как же тебя белые не расстреляли?

— Они хотели. Только не расстрелять. Повесить хотели. А я как с ихним следователем поговорил, так и сбежал. Они меня в сараюшку посадили, а там двух нижних бревен в углу не было. Я землю разрыл и выполз.

Мысли Герасима все возвращались к выстрелу в спину, и придумать вопрос для деда Егора оказалось очень трудно.

— А… Я все хочу спросить…

Самое печальное, что эксперты так и не определили, из какого из трех боевых карабинов стреляли. Конечно, их можно понять, стволы разношены до безобразия. Но они заявляют, что стреляли скорее всего из какого-то другого карабина.

— …белый следователь — он какой был?

— Молодой такой, вроде тебя. Вежливый. Хотя я его еще моложе был — совсем мальчишка, и руки у меня за спиной скручены, на «вы» разговаривал. Не ругался, не бил — врать не буду. Меня тут в школе просили выступать, так пионерка одна спрашивает: «А как вы вынесли пытки в белом застенке?» «Какие пытки, внучка? — отвечаю, — не было пыток. Казак нагайкой по спине вытянул, пока за мной гонялся, да конвойный прикладом пихнул. И не в застенке меня допрашивали, а в дяди Игнатовой избе». А они, школьники, зашумели все сразу, будто им чего недодали. Я не хочу, чтоб меня героем считали — не герой я, не довелось. Но есаула-то я хлопнул с брательником. А вот поди ж ты — раз не пытали, так уже вроде я и не борец, а самозванец.

Ладно, хоть по поводу патрона нет никаких сомнений. Стандартный винтовочный патрон.