Поиск-84: Приключения. Фантастика

Герасима сбил с мысли скрип открывающейся калитки. На улицу вышел Карабанов. Что-то было в нем необычное, режущее глаз, но Герасим не сразу определил что. Только потом сообразил: Роберт Иванович держал руку в кармане пиджака, и это совершенно не вязалось с его постоянно подчеркиваемой приверженностью правилам хорошего тона. Причем рука в кармане явно мешала и самому Карабанову — он доставал ее постоянно, но тут же начинал прощупывать карман снаружи, через ткань, словно то, что там лежало, могло вдруг раствориться или убежать, и рука вновь, непроизвольно, лезла в карман. Огляделся и зашагал в сторону околицы. Герасим хотел окликнуть его, но сдержался: Карабанов ни за что не поверил бы, что следователь оказался около его дома случайно. Герасим поднялся и пошел вслед за артистом, надеясь организовать случайную встречу и побеседовать с Карабановым в непринужденной обстановке. Ему захотелось сейчас же, не откладывая на завтра, задать Роберту Ивановичу несколько вопросов.

Позволив Карабанову уйти вперед так, чтобы только силуэт был заметен, Герасим потихоньку сокращал расстояние. Шел он, чтобы и мысли у Карабанова о слежке не возникло, «громко» попинывал попадающие под ноги корни, насвистывал грустную песенку «Манчестер — Ливерпуль». Он догнал Карабанова, когда тот остановился на кладях, переброшенных через ручеек. В двух метрах от кладей ручей прыгал вниз, в пруд, и за шумом воды Карабанов не услышал подошедшего Герасима. Актер достал наконец правую руку из кармана и, не разжимая кулака, поднял ее к уху.

Герасим не ожидал такой реакции на свое появление. Карабанов отшагнул назад, чуть не упав в воду, оглянулся испуганно, кулаки, защищаясь, поднял к подбородку. Но тут же взял себя в руки.

— А, Герасим Петрович, вы как-то по-сыщицки незаметно подкрались. Я чуть не испугался.

Герасим улыбнулся этому «чуть», но про себя.

— Вот уж не думал, что я крадусь.

— Что, отдыхаете перед отъездом?

— Отдыхаю. Чудно здесь. В отпуск обязательно приеду. Если, конечно, летом отпустят.

— Зимой здесь тоже неплохо.

— Неплохо, но не то. Слышите: жужжат и стрекочут. И аромат. А зимой все молчит.

Они помолчали. Так и не разжавшись, рука Карабанова шмыгнула обратно в карман. («Прячет он что-то? А может и нет. Я и сам часто руки в карманах держу».)

— Вы позволите спросить, Герасим Петрович: что, Никитин сознался? Это не секрет?

— Нет, не сознался. — Если преступник не Никитин, тот и так понимает, что Виктор на себя наговаривать не будет.

— Так, может, не он? Знали бы вы, как не хочется верить, что твой товарищ — убийца.

— А про кого вы можете поверить?

— Понимаете, лично я убежден… Ну убежден, может, слишком сильно сказано… Так вот, я надеюсь, что это сделал кто-то не из нашей группы. Издалека выстрелили, со стороны. Не знаю откуда, но не наши.

— Не исключено, — прогуливаясь, они уже дошли до середины деревеньки, и Герасим, когда они оказались под освещенным окном, резко спросил:

— Роберт Иванович, а что вы делали в день накануне убийства в капустинской гостинице?

Но Карабанов лишь пожал плечами:

— Зашел газеты купить. Это здесь единственное место, где можно купить свежие газеты.

— А с каким приятелем встретил вас там Гурьев?

— Я не совсем понял, это — допрос?

— Да нет, у меня есть к вам несколько вопросов, совсем мало, даже не стоит ради них приглашать вас к себе. Вот я и пользуюсь случаем. Вы против?

— Вечер уж больно хорош. Но я вполне готов удовлетворить ваше любопытство. Спрашивайте.

— Я уже спросил.

— Ах да. Приятель. Дело в том, что это был вовсе не мой приятель. Захожу в буфет — я еще сигареты покупал — у стойки стоит мужчина. Долго на меня смотрел, потом говорит:

— Чепраков?

Я ему объяснил, что вообще-то я — Карабанов, но в «Династии» я играл директора Чепракова. Этот товарищ сказал мне несколько приятных слов, и мы вместе с ним вышли. На улице расстались.

— А где Гурьев был?

— В зале сидел. Обедал.

— Как выглядел этот ваш знакомый?

— Внешность довольно интеллигентная. В отличие от околачивающейся там шушеры. Возраст — немного за сорок. Рост, — он поднял руку немного выше своей головы, — вот такой.

— Последний на сегодня вопрос: о чем вы разговаривали с Гурьевым вечером того дня?

— Наверное, обычный треп «за жизнь». Не запомнилось.

— Очень жаль. Было бы лучше, если бы вы вспомнили этот разговор.

— Для кого лучше?

— Для следствия и для вас.

— Послушайте, сыщик, не надо делать таких многозначительных намеков. Я понимаю, с уликами у вас негусто. Так вы страхуетесь на случай, если Виктора придется выпустить. Но лучше честно признайтесь, что вы провалили следствие. По молодости, по неопытности, мало ли почему еще. Причину всегда можно найти. А меня-то зачем сюда тянуть? Из всех шести, кого вы, простите, под колпаком держите, у меня единственного было оружие калибром одиннадцать миллиметров. И если бы Костю ухлопали одиннадцатимиллиметровой пулей, вы бы уже давно меня определили. Так и нечего в мои личные дела теперь соваться.

«А нервы у него того… артистические», — подумал Герасим.