Поиск-84: Приключения. Фантастика

— Спасибо, — Георгий выбрался из машины и сделал несколько шагов к институту, но тут его окликнула Нина:

— Постойте, я с вами, — она стояла на тротуаре и улыбалась.

— Нина Викентьевна, — с достоинством проговорил наш герой, — я думаю, что вы напрасно решили меня сопровождать. Поверьте, я достаточно интеллигентен, чтобы не причинить…

Договорить Георгий не успел — Нина звонко рассмеялась. Он слышал ее смех впервые, и это было восхитительно.

— Простите, — Нина вытащила платок и промокнула глаза. — Бога ради, простите. Вы, должно быть, решили, что я взялась за вами шпионить? Уверяю, это не так. Я не намерена вмешиваться. Просто пединститут — место моей работы. Я старший научный сотрудник кафедры психологии.

Вторично за утро оказавшись в дурацком положении, Георгий промычал нечто совершенно нечленораздельное и поспешил открыть перед дамой тяжелые двери.

— Здесь мы пока расстанемся, — мило улыбаясь, проговорила Нина, когда они поднялись на второй этаж. — Кабинет Глеба Евстигнеевича направо, четвертая дверь. Он ждет вас. Когда я освобожусь, а это произойдет достаточно скоро, мы сможем погулять по городу в ожидании Петра. Договорились? Тогда, до встречи.

В кабинете декана из-за большого письменного стола навстречу Георгию поднялся моложавого вида человек. Хорошо сохранившаяся подтянутая фигура теннисиста и яхтсмена, загорелое лицо, волосы серые, коротко стриженные, без намека на лысину, и темно-карие проницательные глаза, не знавшие очков. На вид доктору наук можно было дать не больше пятидесяти.

— Вы — Георгий Александрович, — проговорил хозяин кабинета, протягивая руку. — Присаживайтесь. Прошу вас.

А затем, и сам опустившись в кресло, продолжил хорошо поставленным голосом:

— Я долго размышлял над вашим письмом, и, разумеется, у меня есть что сказать, но думаю, что сейчас может состояться лишь предварительная беседа. Более подробно мы поговорим на даче. Здесь же нам просто не дадут — время предсессионное.

Подтверждая его слова, в дверь постучали.

— Вот видите, — Глеб Евстигнеевич кротко улыбнулся и развел руками, а затем, поворотясь на стук, проговорил: — войдите!

На пороге возникла студентка.

— А, Ложкина, — голос Краснопольского был полон доброжелательности. — Как здоровье вашей матушки? Да вы садитесь.

— Спасибо, Глеб Евстигнеевич, — девушка продолжала стоять. — Маме сделали операцию, теперь ей лучше.

— Искренне рад за вас, — декан соединил руки горкой и положил на них свой красивый подбородок. — Ну-с, так какое дело привело вас ко мне на этот раз?

— Я зачет не смогла сдать… Не подготовилась из-за поездки. Один зачет. Может быть, можно его после сессии?

— Один? И какой же?

— По психологии.

— Нет, — решительно произнес Глеб Евстигнеевич. — В данном случае ни о каком переносе зачета речи быть не может.

— Но ведь я уезжала.

— Мне это известно. Я же вас сам и отпускал. Однако, — с этими словами Краснопольский вышел из-за стола, подошел к девушке и почти силой усадил ее в кресло, сам сев напротив, — однако, Ложкина, вы должны понять, что поездка к маме может служить оправданием во всех случаях, кроме одного — когда речь заходит о вашей профессиональной подготовке. Здесь не существует никаких оправданий. Пройдет немного лет, и в ваши руки попадет самое главное наше богатство — дети. Вы будете писать на этих «табула раза», на этих чистых пока листах первые слова благородства и ума, чести и доброты. А это, дорогая моя, невозможно без досконального знания детской психологии, инструмента тончайшего и сложнейшего. Примите же совет не декана, нет, просто старого учителя, — он положил руку на плечо студентки, — самым внимательным образом изучите эту науку. Она будет вам нужна не только для зачета, но и для всей вашей дальнейшей жизни. Идите.

— Но у меня…

— Идите, идите, — декан мягко, но решительно поднял девушку из кресла и повлек к выходу. — Мне вам больше нечего сказать.

От двери он повернулся к Георгию.

— Прошу меня простить за столь тягостную сцену. К сожалению, подобное еще случается. Вы меня понимаете? Увы, приходится быть строгим. Ну-с, а теперь перейдем к нашему делу, — и он вновь занял место за столом.

Увиденное показалось Георгию, быть может, излишне суровым, однако наполненным строгой логикой, а поскольку он и сам более всего ценил ясность и однозначность толкований, то решил сразу же, в лоб, задать мучавший его вопрос:

— Нина Викентьевна упомянула, что поначалу вы были против моего приезда. Позвольте узнать, почему?

Краснопольский, помедлив с ответом, будто примериваясь, взглянул на Георгия.

— Насколько я понял, вам известно, что Нина моя приемная дочь?

— Да.

— Что ж, это облегчает дело. С Викентием Викторовичем Миртовым мы дружили. Его внезапная смерть и последовавшая вскоре смерть его жены были для меня тяжелым ударом. Я его по-настоящему любил. Однако, амикус Плато…

— …сэд магис амика эст вэритас, — машинально закончил Георгий бессмертный афоризм об истине, которая дороже друга Платона.

— Вам знакома латынь?

— В известных пределах.