Поиск-87: Приключения. Фантастика

Во двор втекло облако света, тени на стене начали расти, почти упираясь головами в балконы второго этажа. Те четверо одновременно прикрылись свободными руками и попытались увернуться от света, но держали их крепко. Сергей выждал, пока его глаза привыкнут к свету, и обернулся. Двери желтого милицейского фургона — «лунохода» — открылись, и два милиционера вышли из машины. Вадим поздоровался с ними за руку, он был здесь хозяин. Сергей отошел в сторонку. Иначе про него могли подумать, что он примазывается к чужой славе. Кто про него мог так подумать, он не знал, но не хотел давать повода так думать никому.

Сначала погрузили старших. Не вынимая рук из карманов, поднимались они по неудобной железной лесенке в две ступеньки и становились невидимыми в глубине фургона. Первый из младших тоже засунул руки в карманы забахромившихся школьных брюк. Лицо у него было нечистое, в угрях, длинные волосы зачесаны за уши, как считал он, наверное, модным и красивым. Но уши у него были большие и росли перпендикулярно к черепу, они не хотели скрываться за сальными сосульками волос; розовые уши, торчавшие между прядок, насмешили Сергея, он улыбнулся. Мальчишка остановился, плюнул ему под ноги и сказал фразу.

— Худо у тебя дело, — подсчитав слова, ответил Сергей. — Из четырнадцати слов три цензурных, и те — «дурак», «сволочь» и «чистенький». Если так дальше пойдет, тебе азбуку глухонемые изучать придется, а то никто понимать не будет.

Сергею вовсе не хотелось воспитывать этого  н е г о д я й ч и к а. Такое подобрал он им про себя определение: старшие — н е г о д я и, а те, которые помладше, — н е г о д я й ч и к и. Он давно сформулировал модель, объясняющую, откуда такие берутся и что надо с ними делать. Суть этой модели отражала старинная пословица — «горбатого могила исправит». То есть он допускал, что кто-то из таких может и перевоспитаться. В единичных случаях. Но сам этим заниматься не намеревался.

А ответил он потому, что не смог удержаться. Он не любил, чтобы последнее слово оставалось не за ним. И еще его корежило от мата: бесстыдного, громкого, претендующего на роль человеческой речи. И когда он начал отвечать, хотел, чтобы этот маленький негодяйчик почувствовал все презрение и превосходство над ним человека культурного. Но презрения не было. Он сам удивился его отсутствию. Он не мог воспринимать всерьез эту мелкоту.

Негодяйчик не ответил ничего, свистнул не очень громко, как-то по-хитрому подвернув нижнюю губу: «Подсобите», — и две руки высунулись из темноты фургона, подхватили, внесли его.

Следом прошмыгнул второй негодяйчик. Оперативники подвели третьего. Этот тоже был в замусоленной школьной форме, у курточки рукав с эмблемой почти совсем оторвался и, похоже, не сегодня. Он и лицом походил на первого: низкий, в два пальца, лоб, а рот занимает всю нижнюю часть лица. Только волосы у него были короткие и не такие грязные.

— Дяденьки, — он бормотал тихо и непонятно, противно бормотал, — не надо меня в милицию. Не буду я больше. Я ведь не крутил.

Перед фургоном он остановился.

— А Витька под скамейку ножик спрятал, на пружинке. Он всегда с ножиком ходит. Давайте я покажу.

— Видишь, какой вы народ серьезный: с ножиками ходите. А говоришь, не надо в милицию. Обязательно надо. Познакомимся. Ножики на пружинках посмотрим, по душам поговорим, — студент-оперативник, который вел его, говорил почти ласково, и этот ласковый тон был удивителен Сергею, потому что четверть часа назад этот парень бился жестко, нисколько не смягчая своих ударов. Сергей видел, как перебросил он одного из тех через себя на асфальт, лицом вниз. Но сейчас он уже отошел.

— Ну, не надо меня в милицию, — мальчишка опустился на асфальт, лицо его, оказавшись рядом со стоп-сигналом, сделалось багровым и до жути неживым.

— Не спи, — добродушно приговаривал оперативник, — а то замерзнешь. («Не спи — замерзнешь», — это была последняя фраза окончившегося учебного года — из тех, что входят в лексикон всего факультета. Вначале остроумная, потом — плоская и набившая оскомину, в дело и не в дело лезет она в разговор, пока вдруг не заменяется новой, пришедшей невесть откуда.)

Мальчишка не вставал, и оперативник подхватил его под мышки, поднял и тут же уронил.

— Тьфу, мразь, — поморщился он, и Сергей почувствовал скверный запах. — Давай живее, не рассиживайся!

Мальчишка поднялся и торопливо, оглядываясь, словно ожидая удара, вскарабкался в фургон. Сержант закрыл дверь.

— Несправедливо, ребята, получилось. Те поедут с комфортом, а вам придется до отдела пешочком.

— Да, — согласился Сергей, — уж. Даже странно, и чего это я им не завидую?

— Пойдем поищем Витькин ножик на пружинке, — похлопал его по плечу Вадим.

* * *

Нож лежал не под скамейкой, а прямо на брусках сиденья.

— Сообразительный парнишка, — сказал кто-то из оперативников. — Спрятать не смог, так на виду оставил и поехал себе налегке.

— Он-то сообразительный, а… — Вадим нашел уже виновного, но постарался быть великодушным, — а мы — раззявы.