Поиск-88: Приключения. Фантастика

Здесь было тепло и тихо. Солнечный свет, пробившись сквозь плотную траву, ложился на землю ясно ощутимыми горячими пятнами. Семен ступил в воду. Она сжала сапоги, холодом охватило ноги. Течения почти нет. Ливневая вода уже схлынула, и только по ямам сохранилась глубина, а на перекатах уже и камни пообсохли... Надо было пройти по ручью метров триста, и он выведет на чистую тундру; это оттуда было слышно, как веселятся куропатки. Он пошел вверх по ручью и почти сразу же услышал сильный всплеск — за поворотом, почти рядом. Семен замер, и тут же плеск повторился, и даже показалось, что кто-то хрипло выдохнул... Медведь? Семен беззвучно переломил «тулку», перезарядил стволы картечью, и затвор масляно чмокнул, взводя пружины для двойного удара. Медленно, ступая с пятки на носок, он двинулся вдоль ручья. За крутым поворотом, закрытым от глаз высокой травой, было тихо.

Сдерживая дыхание, прижался к высокому берегу и медленно-медленно заглянул за поворот. Медведя не было. «Да что за черт?! Он что — растворился? Не мог же он уйти совсем без треска и шороха...» Семен вышел на середину ручья, уже не прячась, и тут резкий плеск раздался почти под ногами, и сердце сорвалось, бухнуло размашистыми ударами. Тьфу ты, дьявол! Метрах в трех, в пересыхающей луже, где и воды-то было на ладонь, лежала крупная рыбина.

Семен подошел, носком сапога опрокинул ее на бок, и она покорно вытянулась, замерла, только жаберные крышки шевелились часто-часто. «Кижуч, — подумал Семен. — Да как же тебя сюда занесло, бедолагу?»

Семен нагнулся, подхватил кижуча под жабры, приподнял на вытянутой руке, отстраняясь от бьющегося хвоста. Пальцами он почувствовал песок под жабрами, и сразу все стало ясно...

Ночью, когда рушились в речку Радугу куски берега, подмытые обвальным дождем, когда с гор по ручьям летела взбаламученная вода, когда набухли черной водой сухие речки с песчаными руслами — понесло в речку всю эту грязь и песок, сорванную листву и коряги. И рыба, которая уже пошла на нерест живой плотной массой, начала задыхаться. Вспененная, слепая вода царапала взвешенным песком неподвижные рыбьи глаза, забивала жабры, обдирала кожу, разукрашенную красными пятнами брачного наряда... И тогда нерестовый вал смешался, рассыпался, и рыба начала уходить по притокам речки Радуги, по этим спокойным тундровым ручьям.

Но прошумел дождь, схлынула вода, оставив в ловушках измученных кижучей. И хоть кто-то из них успел скатиться в нерестовую реку, но многие остались в ямах. И остались бы они там — покорные и беспонятливые — на хриплую, каркающую радость воронья, на корм медведям. Остались бы, случись это в другое время, с другой рыбой. Но эта...

Властный закон нереста гнал ее к истокам реки, уже наступило время продолжения рода своего! И тут уж хоть как, хоть на брюхе ползком, обдирая до костей истерзанные плавники, хоть прыжком из ямы, чтобы потом долго биться на песке пересохшего русла, часто хлопая жаберными крышками, разевая пасть с остренькими зубками... хоть ползти по мелкой луже, падая время от времени на бок, чтобы хоть как-то смочить тепленькой водичкой пересыхающие жабры, но — ползти, ползти, ползти-и-и... Назад в реку, напичканную песком и всякой дрянью, но до-пол-зти!

А потом — одним отметать икру, другим — полить ее молоками, и — умереть. Ни одна из этих рыбин не выживет. Все уснут. И те, кто застрял в ручьях и не сможет отнереститься, и те, кто пробивается сейчас сквозь страшную, бурлящую воду к верховьям. Потом река смоет их тела.

Семен тихо вздохнул и занялся кижучем. Это был крупный самец весом килограммов на восемь, уже порядком избитый о камни. Когда-то красные перья плавников были сорваны, источены песком, ободрана шкура на брюхе. И белая полоска молок тянулась за ним, умирающим. Но мясо было еще красным, не лощавым. На жареху он годился.

— Нет, старик, не доползешь ты, — сказал ему Семен. — Ладно, там и без тебя обойдутся. На это дело мужиков всегда хватало.

Он поднял тяжелую рыбину и мордой вперед затолкал ее в неплотно завязанный рюкзак. Кижуч забился тяжелой пружиной и быстро затих. Красная рыба засыпает быстро.

Камчатка учит не удивляться. Как говорит Валерка: «Дают — бери, бей и беги». И Семен пошел по ручью. Пошел брать.

Второго кижуча он подобрал минут через пять. Это была уже самка с раздувшимся брюшком. Смятые бусинки икры — помятой и высохшей — прилипли к песку, и рыбина едва шевельнулась, когда Семен заталкивал ее в рюкзак.

«Подобрать штук пять, — просто и буднично подумал он. — Из головок уху сварганим, с хрящиками-то она самая вкусная... Если будут еще самочки, то можно будет икры присолить. «Пятиминутку». Жаль, соли у нас немного».

Соли в отряде было пол-ящика. «Экстра», мелкого помола. Такой можно икру солить: тузлук получается хороший, прозрачный, а для рыбы она не годилась — йодированная соль сжигала нежное лососевое мясо, и напластанные сочно-алые куски рыбы ржавели, словно старая селедка.