Поиск-90: Приключения. Фантастика

Апогей жизни. Он настал для Доктора неожиданно. Ассистент Август Рубин отряхнул кушетку рукой и произнес, сияя, историческую фразу: «Ложитесь, учитель, это надолго». Доктор заморгал, взволнованно заозирался. Как-то внезапно прервался бег, суматоха будней прошумела и замерла. Вся его жизнь оказалась подготовкой к этой минуте, разбегом, теперь что — ручку на себя? Он неловко, посмеиваясь, взгромоздился на кушетку, накрылся колпаком-индуктором. Задумался. Заговорил о чем-то с ассистентом. Замолчал. Ему показалось, что чем интенсивнее он будет вспоминать свою жизнь, тем точнее Машина запечатлеет его личность в своей памяти. Хотя, конечно, это было не так, уж он-то это знал. Достаточно было просто пожить под колпаком Машины в течение пяти-семи циклов опроса датчиков, ну, десяти — для утверждения тенденции развития образа мыслей. Однако «пожить» можно по-разному… И Доктор, как школьница фотографу, усердно позировал Машине, демонстрируя в воображаемых диалогах с пигмеями-оппонентами все величие своего интеллекта, огромный опыт в сочетании с юношеской остротой восприятия, тончайшую игру ума и широту взглядов, память, точность формулировок. Да, и эмоции, эмоции! Юмор, увлечения молодости, страдания — и заблуждения не забыть, о, какие это были красивые, ядреные заблуждения! Здорово все же он пожил. Никакая Машина ни за что не вместит в себя всю его жизнь, лопнет скорее. Ну и пусть. Он благодарен ей уже за эти минуты воспарения над собой, над прожитыми днями. Не умеют люди умирать. А что, пожалуй, стоило бы поставить в изголовье каждого отходящего некий всепонимающий шкаф. Чтоб не как собака на дороге, а как владыка отходил. Владыка себя. Гуманная мысль — туд-да же ее, в копилку!

Машина исправно делала снимок за снимком, бесстрастно фиксируя все и это сугубо человеческое желание «выглядеть» — тоже.

Август Рубин открыто любовался учителем.

Ростик Рубин хрустел печеньем и подтрунивал над всеми троими.

С кушетки Доктор больше не поднялся. Знаменательное «это надолго» оказалось — навсегда. Сначала он не давал снять с себя индуктор, до полуночи бредил, потом впал в глубокую апатию, уснул. Наутро у него обострилась язва, гипертония, зверски зачесалась спина под лопаткой, а этот болван ассистент все никак не мог отыскать, где же чешется, и всю спину искорябал своими погаными ногтями.

А тут еще склероз головных сосудов, обмороки один за другим. Август Рубин понуро уступил мольбам Доктора — привел бабку-знахарку, она жгла ему «дурной волос» лучиной и шептала тарабарщину. Больной уверял, что стало лучше.

И впрямь, обмороки прекратились. Доктор стих и превратился из Зевса в маленького желтенького старичка. Это было жалобное зрелище. Август Рубин поднял учителя на руки и перенес наверх.

Он видел умирающего впервые. Пока Доктор был в сознании, Августа Рубина томила жалость вперемешку со стыдом, его прямо мутило от стыда и презрения к себе, такому нахально здоровому и полному надежды на будущее, к своему лживому голосу, неискренним усердным слезам — все это было фальшиво и гнусно в сравнении с абсолютной подлинностью смерти.

Август Рубин уныло повторял про себя заготовленные оправдания — мол, фаза Эксперимента, надо потерпеть, а можно даже и уйти: Доктор уже не здесь… Но Доктор был здесь, он был жалок, растерян, он уже не верил в их Эксперимент, это было странно, но он не верил в дело всей своей жизни, в его результат, он не верил настолько, что забыл о нем напрочь, и только прощался, прощался… Август Рубин заговорил было с бодрым видом о предстоящей их встрече, о дальнейшей работе, но старец его не понял. Он умирал всерьез. Август Рубин вздрогнул и тоже усомнился во всей этой затее. И пожалел себя, своего пустого труда, многолетнего, всплакнул — и только тогда сумел ненамного приблизиться к старцу.

Потом тот потерял сознание, задергался страшно и с неожиданной силой — упал на пол. Август Рубин в ужасе бросился на помощь — поднять, водрузить на ложе, вернуть достоинство умирания — но ничего не смог. Опустил руки и, опасливо озираясь на дверь, стоял взъерошенно над бьющимся в потоках выделений телом.

Агония была долгой. Август Рубин устал, отупел, искусал кулак. Он хотел было уйти к Машине, но не разрешил себе, чтобы не сойти с ума. Два Доктора сразу — это много. Пусть лучше будет все по порядку.

И в конце концов наступила тишина и неподвижность. Жизнь покинула всю комнату, не только тело — все предметы вокруг омертвели разом. Еще минуту назад необходимые и живые, они теперь утратили всякий смысл и присутствовали здесь беспричинно и нелепо. В этой комнате не стало жизни. Оказалось, она здесь была, жизнь, она незримо заполняла пространство — и вдруг схлынула. Август Рубин потушил табло настенных часов и крадучись вышел.