Анна записала на бумажку адрес Виталика. До конца рабочего дня оставалось всего полчаса. Нужно как-то их дожить, а потом срочно — срочно! — заехать в ближайшее кафе и выпить нормального кофе (а не эту растворимую дрянь на работе). А лучше принять из него ванну. Или самой стать кофе.
Когда до конца смены оставалось пять минут, Смолина уже хотела выключить компьютер, но счетчик сообщений электронной почты назойливо сообщил, что там есть одно непрочитанное письмо. Анна долго смотрела на него, думая — не отложить ли на завтра — но в итоге все-таки кликнула мышкой.
Письмо было от неизвестного адресата, и оно было пустое. Такое случалось — старые заказчики частенько забывали добавить текст и присылали заказы с вложениями, в которых был макет. Поэтому Анна на автомате кликнула по вложению, и на экране компьютера появился белый лист с одним единственным символом. Это было сердце Турсоса.
Руна 4
И ольха меня здесь режет,
Здесь деревья точно ранят,
Ветка каждая дерётся.
Только ветер — мой знакомый,
Только солнце — друг мой прежний
Здесь, в пределах чужеземных
У дверей, мне незнакомых.»
Калевала
Мама Ани говорила, что её называли в часть знаменитой грузинской царицы, умудрившейся повоевать даже с собственным мужем. О ней слагали легенды, будто бы грозная правительница топила любовников в Тереке. Аня подозревала, что баб Нина и слыхом не слыхивала ни о каких грузинских царицах, и все это мама прочла уже учась в институте. Бабушкина же логика была проста: в Советском Союзе имя Тамара было популярным. Впрочем, маму Ани звали не иначе как Тома, убирая неудобно-агрессивную «р».
Тома всегда была против коммунизма. Хотя «против» — это очень сильное слово, означающее некую борьбу. Ничего подобного в ее матери не было. Она могла хоть сотню раз не соглашаться с чем-то — но никогда не высказывала свое мнение. Тем более при отце.
Для своего мужа Тома всегда должна быть идеальной женой. Вовремя готовить вкусный ужин. Улыбаться. Отвечать, когда спрашивают и молчать, когда муж смотрит футбол. Приносить тапочки, когда тот приходит с работы. Аня знала, что ее мать это устраивает. Она была при ком-то, и эта принадлежность делала ее саму кем-то.
Поэтому мама была счастлива с отцом — по крайней мере, так говорила она сама. По ее словам до замужества она была просто никем, серой мышью, пустым местом. А потом вдруг стала не просто кем-то — она гордо носила звание «жена». Аня поняла — счастливой маму делал не сам брак с отцом, а принадлежность к этому статусу. Теперь она могла ощущать себя кем-то, жизнь сразу наполнилась смыслом — выполнять требования мужа, готовить ему, убирать в его доме. А потом живот округлился, и через девять месяцев Тома получила новый статус, сверкающий новенькими боками, словно драгоценная игрушка — статус матери. Тома была на седьмом небе! Теперь она не просто не «никто», она дважды не «никто»!
С детства, если Ане что-то не нравилось и она плакала, мама говорила девочке: «Вот выйдешь замуж — и все у тебя сразу наладится!» Но Анна так никуда и не вышла. Может, поэтому все было настолько дерьмово?
Однажды мама застала Аню за селфхармом. Девочка только недавно открыла новый вид самоутверждения — резать себя, и сейчас она завороженно наблюдала за алыми капельками, которые, словно слезы, катились из свежего пореза. Мама тогда долго кричала.
«Ты пыталась покончить жизнь самоубийством? А ты подумала обо мне? Что сказали бы соседи? Мать довела?!»
Отцу тогда, конечно, ничего не сказали.
Квартира Виталика напоминала склеп, в котором вместо мумий фараонов хоронили носки — вокруг был бардак, свет едва пробивался сквозь зашторенные окна, а запах стоял такой, словно здесь действительно кто-то умер. Анна поморщилась.
— У меня дома еще никогда не была девушка, — покраснев, выдавил Виталик.
— И слава богу, — Анна быстро разулась. — Такой запах не каждая выдержит.
— Можно считать, что это свидание?
— Ты идиот? — Смолина тяжело посмотрела на него.
— У тебя был тяжелый день?
— Ты делаешь успехи, Виталик! С этого и нужно начинать разговор с девушкой. Смотрю, наше общение идет тебе на пользу, глядишь лет через десять ты решишься позвать кого-то на свидание, — Анна брезгливо оттолкнула ногой давно не стиранный носок, валяющиеся посреди комнаты. — Ну, или хотя бы приберешься в квартире.
— Я умгу в стагости девственником… — вздохнул Виталик.
— Ты умрешь гораздо раньше, если прямо сейчас не покажешь мне, что нашел.
Виталик вздохнул и пододвинул к компьютеру второй стул.
— Любуйся своим Светогожденным.
Виталик ткнул мышкой в фото, увеличив его на весь экран.
На экране появилось фото черноволосого бородатого старика в белых одеждах. Длинные волосы обрамляли умиротворенное лицо, по которому сложно было сказать сколько на самом деле лет его владельцу. Особенное внимание привлекали его странно полуприкрытые глаза.
— Он что — слепой?
— Вгожденная глаукома, левый глаз не видит, пгавый — наполовину.
— Имечко он, конечно, выбрал себе пафосно, — заметила Анна. — Откуда он вообще взялся?