Поиск Патриарха

Боль схлынула, в глазах прояснилось. Эрик взмыл в небо, потом сместился в сторону, потом опять спикировал вниз, непредсказуемыми рывками сбивая врагу прицел. Ощутил на языке вкус крови и вытащил изо рта прокушенную насквозь ладонь, мимоходом регенерировав повреждения. Одновременно со всем этим он быстро возводил конструкцию «Единения».

Граф занял сил у еды — князь обращался к иному источнику. Де Брей предпочёл артефакты — Эрик выбрал высший Спириталис.

На континенте, тысячелетия принадлежавшем великим некромантам, на землях, отравленных «Могильным покоем», что был древнее пирамид, среди мёртвых песков Сахары обитало существо, подобного которому мир не видел. Создание, какого появиться не могло. Нарушение непреложных законов бытия.

Дитя Царства Жизни, сроднившееся с Царством Смерти. Дух, принимавший некромантию.

Здесь и сейчас Эрик фон Вайн призывал его.

… и он появился в дрожащем мареве горячего воздуха, принеся с собой сухое, жаркое дыхание пустыни. Сети Подчинения Духов разбили оковы, не позволявшие ему покинуть место обитания, — и они же спаяли хранителя и высшего мага рода Блуждающих-в-Ночи вместе, сливая их разделённое могущество в единое целое. На краткое время даруя князю возможности, сравнимые со всеми сторонами колдовства вампиров в совокупности. Силу сокрушить любую твердыню.

Эрик больше не нуждался в пяти чувствах, доставшихся от людей, — мир стал иным. Истинным. Не кусочками мозаики несовершенных ощущений, но полной картиной, бесконечно сложной в своей простоте. Текучей, податливой… Живой и мягкой глиной под его руками.

Но также при нём оставались его тело и его магия. Князь не потерял себя в «Единении», не забыл, зачем впустил в сознание водоворот чужих ощущений, и устоял перед мощью духа. Сейчас только одно было для него важно: впереди ждёт враг. И вся собранная сила должна послужить одной цели — победе. Только победе. Ничего больше не имело значения.

… Слияние произошло столь быстро, что его вряд ли кто-то успел заметить со стороны. Едва оно завершилось, Эрик инициировал невозможную в других обстоятельствах трансформацию, морфируя до полной потери Образа — после объединения человеческий облик служил лишь помехой.

Его тело рассыпалось мириадами песчинок, серый цвет «Стикса» смешался с их алым оттенком. Словно подхваченные ураганом, они закручивались в тугие вихри, вздымаясь к небесам тёмной стеной. Внутри неё движение песка всё ускорялось, становясь неразличимым глазом; воздух наполнил неотступный, вкрадчивый шелест. Повеяло резким ароматом свежепролитой крови. Свет сохранившихся фонарей потускнел.

Миг спустя от особняка к князю устремился целый рой разнообразных заклинаний — отчаянно обороняющиеся парижане увидели новую угрозу. Он не стал защищаться. Вражеские чары врезались в тёмные вихри и погасли, не причинив вреда; перед стихией они были бессильны.

В ответ, отделившись от основной массы песка, хлестнула сухая, горячая волна, погребая под собой западное крыло. Звон разбитого стекла потонул в оглушительном треске камня.

Князь закрутил песок смерчем, подхватывая обломки стен и тела вампиров, — с той же лёгкостью он раньше взмахнул бы рукой. Парижане умирали один за другим, рассыпаясь пылью, их жалкие попытки сопротивления не могли предотвратить гибели; своих воинов Эрик отбрасывал прочь почти невредимыми. Благодаря могуществу духа чужие мысли лежали как на ладони, он не совершал ошибок.

Поднятый смерч дышал иссушающим жаром, вблизи западного крыла живая изгородь, окружавшая сад графа, вспыхнула. С неё пламя перекинулось на запутанный лабиринт зелёных дорожек — чтобы пожрать его постепенно, подобно подожжённому фитилю, расплетённые волокна которого сложились в причудливую вязь.

В воздух поднялись клубы дыма, смешанного со сладким пеплом сгоревших цветов. Вихри песка подхватили их, закружили, будто играя… И разорвали в клочья. Без остатка втянули в свой бешеный, с каждым мигом становившийся всё яростнее круговорот.

Князь ослабил хватку, позволяя выполнившему свою задачу смерчу опасть. Не отвлекаясь больше на то, о чём позаботятся другие.

И шелест песчинок превратился в рёв.

Над поместьем правителя Парижа, затмив бледный лик Луны, вошёл в полную силу настоящий, неистовый, беспощадный самум. Песчаная буря, пропитанная колдовством и смертью.

Когда-то Эрик убил так своего учителя. Теперь — убьёт старейшего врага.

… он уже знал, что де Брей близко, почти на расстоянии вытянутой руки. Его окружала защита непонятной природы, изменённому восприятию князя представлявшаяся пластичным зеркалом, окутавшим графа с ног до головы. На отражающей поверхности парой бесформенных наростов переливались артефакты, источая неопределённую угрозу.

Модифицировав ставшую бессмысленной «Ангельскую поступь» в «Черту распада», а «Плащ призрака» в «Крик безмолвия», Эрик одновременно направил оба заклинания в талисманы. И, не давая де Брею времени на контратаку, сам рванулся вперёд.