Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики

– Договорились… – сказал Вениамин Иванович без всякого энтузиазма и с каким-то даже усталым пренебрежением. Он извлек из-под стола свой кейс и раскрыл его – так, чтобы Станислав не мог видеть содержимого. – Материалы – вот… – он выложил на скатерть папку средней толщины. – Я, пожалуй, и магнитофон вам оставлю, хотите? Но все это – ДСП. Предупреждаю заранее.

– Я вам никаких подписок не давал, – возразил Станислав. – И не дам.

– Станислав Зиновьевич, – сказал майор, закрывая глаза, как бы от утомления непонятливостью собеседника. – Прошу вас. Не надо ни с кем советоваться по этому поводу и вообще беседовать. Я ничего не имею против ваших друзей, все они милейшие люди, но – не надо.

– Утечки информации, что ли, боитесь? Так вы ее уже допустили. Сами же и допустили.

– Я не утечки информации боюсь. Хотя и ее – тоже. Я хочу, чтобы вы поняли: в этом деле могут открыться обстоятельства, которые вам самому не захочется разглашать. Потом спохватитесь, ан уже поздно.

– Что это вы имеете в виду? – Станислав нахмурился. Новый неприятный и зловещий намек почудился ему в этих последних словах майора.

– Неважно. Сами подумайте: вы что, все про себя другим людям рассказываете? Пусть даже и друзьям? Или все-таки кое-какие нюансы оставляете при себе?

Несколько стыдных образов метнулось, как стайка нетопырей, в воображении Станислава, но застрял, так сказать, в поле внимания только один: как морщась и кряхтя, меняет он свои трусы после очередного пароксизма ОЗАРЕНИЯ-ЗАТМЕНИЯ…

– Да. Нюансы я оставляю при себе. Действительно… – проговорил он медленно. – Но вы, кажется, имеете в виду что-то конкретное?

– Нет, – сказал Вениамин Иванович, и вдруг, словно спохватившись, хищно цапнул свою папку, быстро копнув внутри, извлек, выцарапал даже оттуда, одинокий какой-то листочек. – Забыл, – объяснил он с виновато-живой улыбочкой. – Извините, но этот материал – нельзя. Это, как говорится, не моя тайна…

Станислав только глянул на него, взял папку и принялся ее листать. «Габуния Иван Захарович»… «Шерстнев Константин Ильич»… «Каляксин Сергей Юрьевич»… Там был даже «НЕИЗВЕСТНЫЙ» – с цитатой из романа С. Красногорова «Счастливый мальчик». Всего – семь материалов. Семь.

– Вы говорили – «десять человек»?

– Нет, – быстро поправил его майор. – Я говорил «десяток», то есть – около десяти.

– А на самом деле, сколько? Точно?

– Восемь, – так же быстро сказал майор.

Но это была ложь.

– Дайте мне тот листок, который вы отсюда вынули.

– Нет.

– Дайте. Я должен знать все. В конце концов, речь идет обо мне. Лично. Это – мое личное дело.

Вениамин Иванович только головой помотал. Глядел он в сторону, рот у него сделался, словно куриная гузка.

– Вы обвинили меня. – Медленно, накаляясь злобой, чтобы растопить лед, застрявший в кишках, проговорил Станислав. – Вы же фактически обвинили меня в убийстве… пусть даже непреднамеренном… десяти человек, верно?

– Нет. Ни в чем я вас не обвинял. И не думал даже.

– Вы связали меня с этими смертями. Замолчите! Связали. И теперь вы смеете что-то от меня скрывать? Хотите, чтобы я разобрался, а сами разводите здесь секретность?

– Станислав Зиновьевич, я не хочу вам давать этот материал.

– Придется. Иначе я откажусь работать.

Какой бес взводил пружину его настойчивости? Какая поганая гордыня перла из него? Что он, собственно, хотел доказать этим своим упорством, упрямством и занудством? Майор смотрел на него мертвыми глазами зомби. Куда девался добрый искательный Дядя Вова? Майор смотрел, не видел, считал. Просчитывал варианты. Потом подвел черту.

– Хорошо. Берите.

Станислав, с вызовом глядя в ожившие глаза его, принял плотный гладкий листок с ясными черными строчками. И вдруг у него перехватило дыхание. Он еще не прочитал там ни слова, даже не глянул в текст, но дыхание у него уже перехватило и захотелось вернуть листок обратно. Тогда он заставил себя читать.

Он успел прочитать только самое начало. Там было написано – в заголовке… вместо заголовка… в виде заголовка: КРАСНОГОРОВА ЛАРИСА ИВАНОВНА… и еще что-то, довольно много всего, но он уже ничего не видел больше.

Жизнь Счастливого Мальчика прекратила течение свое. Позади теперь осталось ВСЕ. Существовать без этого оказалось невозможно, и Счастливый Мальчик исчез. Или умер. Или просто остался в прошлом, зацепившись там, – как утопленник останавливается, зацепившись вдруг за корягу у берега. Счастливый Мальчик исчез. В будущем его больше не стало.

Часть третья. Записки прагматика

Происхождение этих записок таково.