Поиск звука Творогов

У меня в этом месте начинает плавиться мозг. А Стоун в своём совсем ещё нежном возрасте испытал счастье. И с тех пор главная его жизнь происходит где-то там, в числах. Даже удивительно, что он находит время вынырнуть из своего мира и обнаружить меня, например. Может, это оттого, что я с ним не спорю. Я просто слушаю. Его можно слушать бесконечно. Жалко, что он сейчас редко посвящает меня в свою мыслительную деятельность, просто идёт рядом, и всё. Понимает, что мы с Джеффом никогда его не догоним. Но всё-таки он идёт с нами, и я этим даже как-то горжусь.

— Смотрите! — кричит Джефф, и мы останавливаемся. Я задираю голову и смотрю, смотрю. Какие высокие, узкие окна. Как водосточная труба изламывается, огибая карнизы, и весь дом — не московский совсем, узкоплечий, питерский. Я в Питере был только в раннем детстве, почти ничего не помню — только вот это ощущение, что дома устремлены вверх. Один раз зашёл в гуглокарты — и испугался: не хочу так, хочу на самом деле. И сейчас показалось — это дом именно оттуда, устремляется в акварельное небо. И там, на крыше — тень его соседа, брандмауэр жёлтого кирпича будто защищает мечтательного младшего брата от ветра.

— Где? — спрашивает Стоун. Не понимает, куда смотреть.

— Так вот же! Собака!

…Конечно, Джефф смотрел на собаку. Золотистый ретривер. Да, красивый. Джефф тоже любит красивое. Да мы все любим красивое, чего там.

* * *

Стоун начался с вот этого корня из минус единицы, а я сам начался с одного слова. До этого тоже был я, но другой; себя не осознавал, просто жил, и всё.

Родители у меня иногда уезжают со своим театром на гастроли, чаще мама — и я остаюсь с папой. Я иногда даже не замечал, что она уехала, иногда спрашивал вечером: а мама когда придёт? И папа отвечал: послезавтра. А в тот раз они уехали вместе, и меня отправили к Ане.

То есть сначала решили, что мамина подруга Аня Чумакова будет просто приезжать меня кормить. Но потом передумали — и отправили меня домой к Ане на всю неделю. В свою школу я два дня съездил на метро, а потом Аня мне сделала справку, совершенно спокойно: в школе скажешь, что болел. ОРВИ. Нечего в метро столько времени проводить, дома всё выучишь. Ничего такого нет страшного — в третьем классе неделю пропустить.

И меня тогда поразил этот подход: вроде враньё же, справка. Но ведь и правда — я честно всё выучу (я тогда ещё учился нормально); а в метро ужасная толкотня по утрам. «Наездишься ещё», — сказала Аня; и была права.

…Она старше моих родителей, но я называю её просто Аня. И живёт она в центре.

То есть про липовую справку не так уж и важно. А важно, что я вдруг жил целую неделю в совсем другом месте. И каждый день мы с Аней выходили из дома и шли. Просто шли — по уже знакомым улицам, а потом поворачивали на незнакомые, и она мне всё рассказывала: этому дому больше двухсот лет, а тут была аптека с ещё дореволюционных времён, её закрыли совсем недавно — так и осталась старинная вывеска, видишь? Её сначала замазали, а недавно был капитальный ремонт дома — и открылось. А здесь был трамвайный парк. Причём старинный — ещё до электрических трамваи были на конной тяге, и тут у этой конки было депо. Сохранились и конюшни, и вагоноремонтный зал. Да, представляешь? А тут была подпольная типография. А в этой школе преподавала моя бабушка, совсем молодая, ещё до войны. С войной пришлось всё бросить, всё… А вот тут жил Коля Савельев, я к нему ходила физику учить. А он мне ставил Верди, такой сумасшедший Коля, оперу любил как никто — я из-за него и в училище пошла музыкальное; а папа у него был профессор химии, открыл что-то страшное и никому не рассказывал, боялся… Да, вон их дом — видишь, где на брандмауэре написано «Спартак»?

— Где написано? — спросил я.

— На брандмауэре, — повторила Аня.

И я замер. А она уже объясняла:

— Брандмауэр — это глухая стена, противопожарная, её специально строят выше уровня крыши. Чтобы если пожар — огонь не перекинулся. Да, вот эта жёлтая стена и есть брандмауэр, и та розовая тоже.

«Брандмауэр», — повторил я тихонько. «Бранд-мау-эр». И ещё раз. И ещё.

…И подумал, что хочу жить где-то в маленькой комнате под самой крышей. Чтобы все дома разные, у каждого своё лицо. И пусть течёт с потолка и капает в ведро — мне всё равно. Я буду тут читать и ходить. Смотреть на брандмауэры.

Это я тогда, ещё в третьем классе так решил. И до сих пор не передумал.