Поиск звука. Творогов

То есть про липовую справку не так уж и важно. А важно, что я вдруг жил целую неделю в совсем другом месте. И каждый день мы с Аней выходили из дома и шли. Просто шли – по уже знакомым улицам, а потом поворачивали на незнакомые, и она мне всё рассказывала: этому дому больше двухсот лет, а тут была аптека с ещё дореволюционных времён, её закрыли совсем недавно – так и осталась старинная вывеска, видишь? Её сначала замазали, а недавно был капитальный ремонт дома – и открылось. А здесь был трамвайный парк. Причём старинный – ещё до электрических трамваи были на конной тяге, и тут у этой конки было депо. Сохранились и конюшни, и вагоноремонтный зал. Да, представляешь? А тут была подпольная типография. А в этой школе преподавала моя бабушка, совсем молодая, ещё до войны. С войной пришлось всё бросить, всё… А вот тут жил Коля Савельев, я к нему ходила физику учить. А он мне ставил Верди, такой сумасшедший Коля, оперу любил как никто – я из-за него и в училище пошла музыкальное; а папа у него был профессор химии, открыл что-то страшное и никому не рассказывал, боялся… Да, вон их дом – видишь, где на брандмауэре написано «Спартак»?

– Где написано? – спросил я.

– На брандмауэре, – повторила Аня.

И я замер. А она уже объясняла:

– Брандмауэр – это глухая стена, противопожарная, её специально строят выше уровня крыши. Чтобы если пожар – огонь не перекинулся. Да, вот эта жёлтая стена и есть брандмауэр, и та розовая тоже.

«Брандмауэр», – повторил я тихонько. «Бранд-мау-эр». И ещё раз. И ещё.

…И подумал, что хочу жить где-то в маленькой комнате под самой крышей. Чтобы все дома разные, у каждого своё лицо. И пусть течёт с потолка и капает в ведро – мне всё равно. Я буду тут читать и ходить. Смотреть на брандмауэры.

Это я тогда, ещё в третьем классе так решил. И до сих пор не передумал.

Мой район, кстати, тоже не совсем типовой. И дома интересные встречаются. Просто раньше я их не замечал, привык. А после этих походов с Аней у меня будто глаза раскрылись. Голову стал вверх поднимать. Какой кирпич, какая кладка. Водосточные трубы. Тени. И снег, как вот он лежит – снег. Всегда по-разному. И как ледяная рука торчит из водосточной трубы. И красное кресло в снегу на балконе. И когда включаются фонари – всё становится иначе. Проступают тени, будто кто чернильной ручкой обвёл контуры карандашного рисунка. И брандмауэры. Вот это… Стены. Глухие, молчаливые. Скрывают как будто бы что-то. Чьи-то тайны… или жизни? Окна меняются, в окнах меняется жизнь… А брандмауэры ничего наружу не показывают. Они стоят. Несут. И небо, вокруг них – небо.

Оказалось, в нашем районе тоже есть дома с такими брандмауэрами. Я все их знаю наизусть. Мне нравится это: ходить и смотреть. Смотреть и ходить. Такой вот у меня план на жизнь. Главное – время у меня есть. Как бы только не потерять ощущение, что время есть.

* * *

– Совершенно нет времени, ну что это! Хоть бы ещё пару дней…

– Успокойся, – говорит папа. – Это же всегда так перед премьерой, ну что ты. Всегда не хватает.

– Такого ещё не было! А оркестр… это же кошмар! С роялем всё нормально было… почему, ну как это – так мало дают оркестровых репетиций! Я же их не слышу со сцены, смотрю в монитор, не отрываюсь от монитора, стою столбом, так нельзя! А закончила – и слышу: на четверть тона выше увело, ну как так! Позор… нет, ну это будет позор!

Мама носится по квартире, хватает вещи, бросает. Я еле увернулся, просочился в свою комнату. Но слушаю.

– Маш. Ну, чего ты всё про позор. Ну, при чём тут… ты всё время будто снаружи себя слушаешь, ну зайди ты внутрь, поищи себя там.

– Да? Тебе хорошо… А как Игорь не туда вступил сегодня, и всё… И как мне?!. Куда мне? Поперёк него или поперёк оркестра?..

– Как-как… по обстоятельствам, ну что ты, ну что ты. Если на репетиции было, на спектакле не повторится. В другом месте будет косяк, ты же знаешь.

– Илюша, вот ты специально сейчас, да? Ты сейчас специально?!.

– Ну, Маш… ну, пошутил я. Ты на ужин вообще чего хочешь? Мясо будешь? Я соус вкусный купил…

– Острый? Ты прямо извести меня хочешь перед премьерой, да?!.

– Да не острый. Да обычный же. Ну что ты, ну что ты.

…Удивительное дело. Она может без конца вот так говорить, думать про завтра, нервничать. И выглядит так, будто у мамы премьера, да? А ведь у папы тоже! У него тоже. Они вместе поют. Но он никогда вот не психует, не ломает расчёски, не хлопает дверцами шкафов. Он спрашивает: что тебе приготовить? Он будет утешать, слушать, кормить…

Но потом, уже ночью, он будет сидеть на кухне и смотреть клавир. Ноты. Ему нужно время, когда – не трогать. Если я что спрошу – не услышит. И всегда нальёт себе чаю. И чай всегда остынет.

Так и сидит… сто чашек вокруг себя соберёт.

Вот же родители у меня. Живут работой.

Я так не смогу. Я вот, интересно, действительно их сын? Или они меня усыновили? Трудоголики психические… Ну, я не понимаю, правда. Как так можно.

Вы, может, думаете, у них там премьера века? Типа там великая музыка, да? Высокое искусство?.. Ха.