Поиски

Очень скоро проблема была решена. Возможно, я сам пытался создать проблему там, где ее не должно было быть. Я уже не мог думать ни о чем другом, кроме как о ее непринужденности, о ее манере двигаться и смеяться, о ее искренности и непосредственности. Я заранее приходил в дурное расположение духа, представляя себе все трудности, которые меня ждут, убеждал себя, что от этого пострадает моя работа, и тем не менее все мысли мои были только о ней: я гадал, понравился ли я ей, и придумывал, как мы могли бы устроить нашу жизнь. Она снилась мне по ночам, но никогда — в качестве любовницы; только много позже она стала играть в моих снах эту роль.

Через неделю после нашей встречи я сдался. Все еще недовольный, все еще возмущаясь своей слабостью, но полный ликования, которого я не мог скрыть от себя самого, я решил попросить ее о встрече. Подходя к телефону, я слышал, как бьется мое сердце. Я почти хотел, чтобы ее не оказалось дома. Я ждал, когда она подойдет, и моя рука, державшая трубку, подрагивала в такт биению моего сердца.

— Вы могли бы сегодня встретиться со мной? — спросил я.

— Я ждала, когда вы пригласите меня, — ответила она.

4

Она пришла ко мне на чашку чая. Я думаю, это свидетельствует о том, насколько мне с ней было легко уже тогда; я ведь помню, меня отнюдь не огорчало, что моя хозяйка может подать нам только магазинный фруктовый пирог и толстые ломти поджаренного хлеба. Будь на ее месте любая другая молодая женщина, я бы смущался., но с Одри все это не имело никакого значения.

— Я рад, что вы пришли, — сказал я.

— И я рада, что пришла, — ответила Одри.

Она оглядела мою не очень опрятную комнату. Напротив окна висела олеография с изображением шотландского быка, а под ним всю стену занимало старое пианино моей хозяйки, играть на котором я не умел. Мои книги грудами лежали на немногих оставшихся целыми креслах.

— Так вот, значит, как вы живете, — улыбнулась она, — я часто пыталась себе представить вашу комнату.

— Она не слишком хороша, — заметил я.

— Да, она не очень хороша, а в общем вполне подходяща, — сказала Одри. Она сняла шляпку, и ее волосы свободно рассыпалась по плечам.

— Если бы моя комната была роскошной, вы бы отнеслись к ней точно так же. Правда ведь?

— Наверно.

Она рассмеялась.

— Вы знаете, она у вас такая потому, что у вас есть цель жизни. Если бы ее не было, то вы были бы вроде меня и тратили бы целое утро, придумывая, какие купить обои.

— Вам, наверно, надоело все, Одри, — сказал я. Мне было очень приятно произнести ее имя.

— До слез. Больше, чем до слез, — ответила она, и уголки ее губ приподнялись в улыбке. — У меня есть моя несчастная история. И я, кстати сказать, преуспеваю, мне только что дали премию. Но, понимаете, Артур, это ужасно глупо — когда подлинных людей превращают в марионеток глупые маленькие историки, которые никогда в своей жизни не видели подлинных людей.

— А вы делайте это лучше, чем другие, — предложил я, — получите степень и займитесь какими-нибудь исследованиями. Покажите всем, как это надо делать.

— Вы очень энергичный молодой человек, — сказала она, — а у меня не хватает энергии, я очень ленива. И откуда вы знаете, что я к чему-нибудь способна? Вы представляете себе, что мне всего двадцать один год?

Я знал, сколько ей лет, но мне это ничего не говорило. Временами она казалась гораздо моложе, а иногда гораздо старше меня.

— У вас есть способности. Вы достаточно самостоятельны. Вы не принимаете все на веру, — сказал я. — Но если вы не хотите заниматься историей, то есть масса других занятий.

— Я уже говорила вам прошлый раз, что не могу найти себе подходящего занятия. Я полагаюсь на вас, может, вы мне подскажете.

— Я уже думал… — начал я и запнулся. Насчет ее будущего у меня были свои соображения.

— Что именно?

Она говорила и пристально смотрела на меня, и вдруг наш разговор отошел куда-то прочь, как нечто ненужное, как будто мы разговаривали чужими голосами, а за ними стоял крик, которого мы старались не слышать. Моя нервозность и инстинктивное: сопротивление исчезли, я не сразу мог найти подходящие слова, но и они значили так же мало, как развязавшийся шнурок на ботинке, который я отчетливо видел, пока шел через комнату и садился на диван рядом с ней. Она внимательно смотрела, как я подхожу, и, когда я сел, не говоря ни слова, она сделала легкое движение навстречу мне, и это движение сказало мне, что с этого момента все будет радостью.

Я прервал молчание:

— Дорогая моя, — сказал я, и голос мой прозвучал более отрывисто, чем обычно, — я влюбился в вас с того момента, как увидел вас…

Мы поцеловались — впервые.

Она дремотно улыбнулась, прикрыв веками огоньки, блеснувшие в ее глазах.

— Артур, если бы ты не начал ухаживать за мной…

— Ну, ну?

— Боюсь, что я сама начала бы ухаживать за тобой.

Я поцеловал ее рот, там, где приоткрылись белые зубы.

— Я бесстыдная, да? — спросила она.

— Нет.

— А я думаю, что да.

— Я недостоин тебя, — сказал я. — Ты знаешь, ведь я проклинал тебя все эти дни после нашей встречи.

— Почему?

— Потому что понимал, что влюбился в тебя, и боялся, что ты не подпустишь меня близко.