Поиски Абсолюта

— Фелиция, дорогая, проводи Жана в коллеж, — сказала Маргарита, показывая на брата. — С тобой пойдет Марта. А ты, Жан, ангел мой, будь умницей, не рви платья, мы не настолько богаты, чтобы шить новое так часто, как делали это до сих пор. Ну, иди, малыш, учись хорошенько.

Фелиция с братом ушли.

— Вы оба, конечно, навещали отца, когда меня не было? — обратилась Маргарита к Пьеркену и де Солису. — Благодарю вас за эти знаки дружбы. Надеюсь, не откажете вы в них и нам, двум бедным девушкам, нуждающимся в совете. Но условимся заранее… Когда я буду жить здесь, в городе, мы с величайшей радостью готовы принимать вас у себя; когда же Фелиция будет оставаться одна с Жозетой и Мартой, она, само собой разумеется, не должна никого видеть, будь то старый друг или преданнейший родственник. Мы очутились в таких обстоятельствах, что должны держать себя безупречно строго. Итак, мы обречены на долгий труд и уединение.

Некоторое время царило молчание. Эммануил, погруженный в созерцание лица Маргариты, точно онемел. Пьеркен не знал, что сказать. Нотариус распростился с Маргаритой, кляня в душе самого себя; он понял, что Маргарита любит Эммануила и что он, Пьеркен, вел себя сейчас, как дурак.

— Эх, Пьеркен, друг мой, — сам к себе обратился он с речью на улице. Кто скажет, что ты порядочная скотина, тот будет прав. Ну, не глуп ли я! У меня двести тысяч ливров ренты помимо моей конторы, не считая еще наследства от дядюшки Дэраке, у которого я единственный наследник, так что он удвоит мне состояние рано или поздно (впрочем, смерти я ему не желаю, ведь он бережлив!), а я так опозорился, потребовав от Маргариты Клаас процентов. Уверен, что они вдвоем смеются теперь надо мною. Нечего мне больше думать о Маргарите! Нет! В конце концов Фелиция кроткое и доброе существо и, право, больше мне подходит. У Маргариты железный характер, она захотела бы повелевать мною и повелевала бы! Ну, проявим великодушие, не будем же до такой степени нотариусом, разве уж так трудно мне сбросить с себя эту сбрую. Тысяча чер… нильниц! Буду любить Фелицию и на том стоять!.. У нее будет ферма в четыреста тридцать десятин, которая в свое время даст пятнадцать двадцать тысяч ливров дохода, ведь земля в Вэньи неплоха. Вот умрет мой дядя Дэраке, бедняжка, — тогда продаю свою контору и становлюсь господином с пять-ю-де-сять-ю ты-сяч-а-ми лив-ров рен-ты. Жена моя — Клаас, я породнюсь со знатными домами. Черт возьми! посмотрим, откажутся ли все эти Куртвили, Магалены, Савароны де Саварусы посетить Пьеркен-Клааса-Молина-Ноуро! Стану в Дуэ мэром, получу крест, могу быть депутатом, всего достигну… Вот так! Пьеркен, друг мой, на этом и стой, глупостей больше делать не будем, тем более что, честное слово, Фелиция… мадмуазель Фелиция Ван-Клаас любит тебя.

Когда влюбленные остались одни, Эммануил протянул руку Маргарите; девушка не могла удержаться и подала ему свою. Не сговариваясь, они сразу встали и направились к своей скамейке в саду, но, проходя по залу, Эммануил не вытерпел и голосом, дрожащим от радостного волнения, сказал Маргарите:

— У меня есть для вас триста тысяч франков!..

— Как, — воскликнула она, — бедная моя маменька передала вам еще?.. Нет… Так что же?

— О моя Маргарита, все, что мне принадлежит, — ваше! Разве не вы первая произнесли «мы»?

— Дорогой Эммануил! — сказала она, сжимая его, руку, которую все еще держала в своей, и, вместо того, чтобы итти в сад, бросилась в кресло.

— Не меня, а вас нужно благодарить, — сказал он с любовью в голосе, за то, что вы соглашаетесь принять.

— Эта минута, дорогой мой возлюбленный, — сказала она, — способна изгладить много горя, она приближает нас к счастливому будущему. Да, я принимаю твое богатство, — продолжала она, и по губам ее порхала ангельская улыбка, — я знаю, как сделать, чтобы оно стало моим.

Она взглянула на портрет Ван-Клааса, точно призывая его в свидетели. Молодой человек, следивший за взглядом Маргариты, не видал, как она сняла с пальца девичье колечко, и заметил это, только когда услыхал ее слова:

— Среди глубоких наших бедствий вдруг рождается счастье. Отец мой по беспечности предоставил мне свободно распоряжаться собою, — сказала она, протягивая кольцо, — возьми, Эммануил! Моя мать любила тебя, она сдобрила бы мой выбор.

Слезы выступили на глазах Эммануила, он побледнел, упал на колени и сказал Маргарите, давая ей перстень, который всегда носил:

— Вот обручальное кольцо моей матери. Маргарита моя, — продолжал он, целуя кольцо, — получу ли я еще иной залог?

Она нагнулась, подставляя лоб губам Эммануила.

— Увы! бедный мой возлюбленный, хорошо ли мы поступаем? — сказала она в сильном волнении. — Ведь нам так долго придется ждать.

— Мой дядя говорил, что обожание — это насущный хлеб терпения, подразумевая любовь христианина к богу. Так и тебя могу я любить, уже давно я не отличаю тебя от вседержителя: принадлежу тебе, как ему.