Поиски Афродиты

– Ладно, смотри, – сказал врач. – Обманешь – тебе ж хуже будет. И другим, повторяю, учти. А теперь спускай штаны и трусы тоже, давай-давай, и сюда вот ложись на живот, задницу свою подставляй. Удовольствие получил, теперь расплачивайся…

Укол, потом еще унизительная процедура – пальцем в попу…

Рая позвонила, как обещала. Пришла. Был конец дня, я быстро объяснил ей все, и она тотчас согласилась идти вместе к врачу.

– Ну ведь как чувствовала! – сокрушалась она по дороге. – Как чувствовала, что он такой, по поведению чувствовала…

– Кто? – спросил я.

– Да этот, как раз перед тобой. Дурак. То ли Миша, то ли Гриша, я даже имени толком не помню. Прямо в парадном, стоя. Он после магазина меня провожал, после смены… Ну не хотела же, как чувствовала! Дура я. Поддалась. Ты уж извини…

К врачу мы не успели, прием закончился. Она торжественно пообещала, что пойдет в свою поликлинику, обязательно!

И исчезла на какое-то время – не звонила и не приходила.

Минуло что-то около месяца, меня вылечили окончательно, хотя врач сказал, что я не должен «вступать в половую связь» полгода, как минимум. За что я наказан, я так и не понял. Только потом, потом… Но это – потом.

Опять приехал Арон и попросил пожить у меня несколько месяцев. Однажды я пришел с завода после дневной смены, и Арон дал мне записку. Приходил следователь из милиции, оставил записку и просил обязательно зайти. Я зашел.

Разыскивали ее. Знали, что она у меня бывала. Оказывается, она заразила не только меня, а в кожном диспансере так и не появлялась. Кроме того, как сказал следователь, обвиняли ее в воровстве.

– У вас никакие вещи не пропадали? – спросил он меня.

– Нет, что вы. Да я вообще уверен, что она не…

– Никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца, вы уж мне-то поверьте, – сказал он и посмотрел на меня печально. – Никогда и ни в чем. А вы что же, хорошего мнения о ней?

– Да, хорошего. Хотя и случилось это у нас, но… Она как-то говорила, что живет с бабушкой, отца-матери нет как будто…

– Да, у нее дома беда. Отца ведь вообще не было официально, мать спилась. С бабушкой жили вдвоем, в бараке. Потом по мужикам стала болтаться – девка красивая. Ну, вот и… Законный финал. Жалко, а судить-то, наверное, будут. Она ведь не одного тебя заразила. И вещи брала.

– И многих заразила? – спросил я, судорожно глотнув.

– Восьмерых, включая тебя, наверняка. А может и больше. Ну, ладно, иди. Если что, вызовем. Подпиши вот здесь…

Меня так и не вызывали.

С тех пор я больше никогда не видел ее. И ничего о ней не слышал.

Вот такой была вторая женщина в моей жизни. Но все равно я испытываю к ней – благодарность. Ну, и сочувствие, разумеется. Куда ж деваться?

Стефан Цвейг и Казанова

Да, как-то все шло синхронно… Я имею в виду встречи с девушками и мое писательство. Только после дебюта с Тоней я написал окончательно – перестал без конца переделывать – свой первый рассказ, а вскоре потом и второй. Конечно, они были «несерьезны» с общепринятой точки зрения – о рыбной ловле, о природе, чуть-чуть о девушках, если подойти формально. На самом же деле – о восприятии жизни, об истинных ее ценностях, с моей, разумеется, точки зрения. Можно со мной не соглашаться – каждый имеет право на свое мнение по этому поводу, – но для меня то, о чем я писал, было важнее всевозможных «производственных» и уж тем более «социальных», «идеологически выдержанных» тем, которые особенно приветствовались в советской литературе. Я не лгал, ничего не выдумывал, я старался написать так, как видел и чувствовал: это и есть, по моему глубокому убеждению, самое главное. Да и кто вообще осмелится утверждать, что знает абсолютную истину? Глупость! Я писал о том, что для меня действительно было важно, чем жил, – бывший школьный отличник, студент Университета, не принимающий «принятый» порядок вещей, пытающийся разобраться самостоятельно, без навязываний и подсказок!

Вскоре был написан и третий маленький рассказ, он назывался так: «Сверкающая гора окуней». Как будто бы тоже о рыбной ловле, но на самом деле о том же, о чем первые, да еще и о об искренности, честности. Герой – двенадцатилетний мальчик, наивный, то есть НОРМАЛЬНЫЙ, который в очередной раз сталкивается с ложью взрослых и не может, не хочет ее принять. Конечно, разумеется, я прекрасно сознавал свою «наивность» – и в отношении печатания своих сочинений в великой нашей советской стране тоже! – но не собирался «перестраиваться» и играть в общепринятые игры. «Лучше никак, чем кое-как» – вот, пожалуй, правило, которое всегда, конечно, осложняет жизнь человека, но без которого жизнь, мне кажется, вообще не имеет смысла.