Смущенье девочки в белом под взглядом Гумберта абсолютно закономерно: ее судьба видоизменяется под действием одного только взгляда, создается им. В драме Г. Ибсена «Пер Гюнт» Женщина в зеленом родила Перу уродца-сына только от одного его сладострастного взгляда, герой наказан «за блуд лишь мысленный!» /87,т.2,с.482/. Гумберт, глядя в первый раз на Долорес Гейз, открывая по памяти и подобию с Аннабеллой пятньттттко у нее на боку, создает Лолиту, заключает Долорес в мире своей мечты, своего вымысла, создает ей новую судьбу.
В романе «Смотри на арлекинов!», в котором развивается неверный, протекающий на Анти-Терре вариант собственной судьбы автора, первый метатекстаульный фрагмент представляет текст стихотворения «Влюбленность», завершающегося строками:
Обманчивость примет, а точнее – их истолкования, ведет к открытию не своей, чужой и чуждой, мучительной вечности и, следовательно, проживания такой же мучительной, не своей жизни. Обманчивость и неоднозначность выступают неотчуждаемыми признаками «следа», искажаемого земным временем, земным носителем, локализованном в настоящем, земным восприятием. Верная примета, символ вечности присутствует в настоящем одновременно с симулякрами вечности, ложными «следами». Но «след» отличает константность, принципиальное тождество самому себе, рекурренция к моменту напечатления: «след»-символ направлен назад, в глубину, «след»-симулякр прочитывается синхронически.
Кроме того, сам код «следа» содержит лишь намек, неполное и неточно выраженное содержание. В стихотворении «Я помню только дух сосновый» протагонистом автора выбран моряк, скитающийся в поисках только ему предназначенного берега. Однако приметы утраченного рая или родины переданы через ощущения, а точнее – через память об этих ощущениях:
Моряк с «татуированной душой», хранящей «следы», отпечатки соприкосновения с вечностью, ждет момента узнавания совпадения примет и отпечатков, но полнота момента вечности редуцированна, неслучайно «следы» вечности введены в текст через обобщение «только».
Выявление и расшифровка «следа», знака вечности требует напряжения всей сенсорной сферы, оживления памяти, превосходящей тот мир, который воссоздается в словесном образе. В стихотворении «Солнце» синхронизация настоящего момента с прошлым в пределах одного и того же пространства осуществляется через звуковой образ: «…при Цезаре цикады те же пели // и то же солнце стлалось по стенам» /150,с.238/. В стихотворении «Романс» событие прошлого накладывается на момент настоящего тоже через слышимый, звуковой образ произносимой речи: «Ты о прошлом твердишь, о разбитой волне…»/150,с. 124/. Но озвученный момент минувшего («разбитая волна»), переданный в речи, совмещаясь с синхронически расположенным в пространстве зримым моментом настоящего («а над морем, над золотоглазым, кипарисы на склонах струятся к луне…»), находит выражение в зримом образе: «Мы идем, и следы наших голых ступней // наполняются влагой жемчужной» /150,с.124/.
Федор Годунов-Чердынцев, перечитывая за рецензента сборник своих стихотворений, выражает надежду, что «все очаровательно дрожащее, что снилось и снится мне сквозь стихи, удержалось в них…», предлагая читать стихи «по скважинам» /151,т.3,с.26/. Феномен гениальности определяется Набоковым в романе «Смотри на арлекинов!» как «способность видеть вещи, которых не видят другие, или, вернее, невидимые связи вещей» /152,т.5,с.134/. «След» вечности одновременно присутствует и «стирается», важно восстановить его присутствие и после исчезновения, увидеть «след» там, где он был, но сейчас уже исчез. В стихотворении «Русалка» видение русалки мгновенно пропадает, но длятся следы его присутствия, которые доступны восприятию: