Поиски путей (СИ)(Лестница из терновника 2)

— Ты ещё Юноша, — встревает Ри-Ё.

— Ошибаешься, солнышко, — Ви-Э мотает роскошной, непонятно откуда взявшейся чёлкой. — Я уже Дама, только пока не ломаюсь. Но это, мой наивный друг, дело времени.

Храбро. Что тут ещё скажешь…

Я просыпаюсь в полной темноте — погас фонарик — от позывного КомКона. Ага. Почему меня это не удивляет?

Тихо выхожу в сад. Караульных гвардейцев, похоже, уже не настораживают мои ночные прогулки — я их приучил. Ночь восхитительна. Чуть подморозило, скользко и свежо. Небеса чисты, звёзды в них сияют громадные, лохматые. Ночной ветер пахнет настоящей весной, яблоками и ландышами, оттаивающей и снова прихваченной ледком землёй, свежестью…

Я нахожу авиетку, замаскированную под заросли кустов хин-г. Логично и профессионально. Если не вспоминать, что именно тут кустарник не растёт — то кто же полезет в колючки? Мне открывают дверцу — и я выпадаю в осадок.

— Ты что творишь, Коля, скажи на милость? — спрашивает вместо приветствия Антон Семёнович Резников, мой научный руководитель.

Кроме КомКона, нынче у нас в гостях Этнографическое Общество. Рассерженное.

— Добрый вечер, Антон Семёныч, — говорю я и улыбаюсь. — В чём ужас? Кого убили? Кого обокрали?

— Коля, сядь, — говорит Резников мрачно. — И давай по порядку. Что это за дикая выходка с воришкой? Как это назвать вообще? Работорговля? Сутенёрство? Или — что?

— Звучит очень страшно, — говорю я. — Аж жуть. А теперь я хотел бы, с вашего позволения, Антон Семёнович, услышать что-нибудь конкретное и по существу.

— По существу? КомКон требует прекращения твоей миссии — и наши согласны.

— В кои-то веки две серьёзных организации нашли общий язык. Отлично. А почему — именно сейчас, перед принципиальными событиями во внешней политике Кши-На и Лянчина?

— Николай Бенедиктович, — вступает Рашпиль, — выходки такого рода КомКон никогда не одобрял! Богом себя вообразили? Вершителем судеб? Творите неизвестно что, без малейшей оглядки на моральные нормы!

— Погодите, — говорю я. — Давайте разберёмся, в чём вы меня, собственно, обвиняете.

— Коля, — говорит Резников, — как тебе в голову пришло пообещать этому дикарю раба? Что за бесчеловечные игрушки? Ты ведь это всерьёз: собираешься этого малолетнего уголовника отдать будущему варварскому царьку… Я не понимаю, как наш сотрудник мог такое учудить. Сводничество. Я не знаю, как ещё до тебя донести, какую дичь ты тут соорудил…

— Уж не говоря о вмешательстве во внутренние дела, — вставляет Рашпиль.

— Работорговля! Человек из цивилизованного общества! Позор!

— Так, — говорю я. — Для начала, уважаемые господа, хватит причитать. Начнём с этики и моральных норм. Скажите, пожалуйста, какую этику вы имеете в виду: земную или нги-унг-лянскую?

— Земную, естественно! — провозглашает Рашпиль.

— А Нги-Унг-Лян при чём?

— Но вы-то — землянин, Николай! Вы должны свет нести дикарям, а не набираться у них…

— Земная этика не применима на Нги-Унг-Лян. Вообще, — говорю я. — А с точки зрения местной этики я действую строго в рамках. Не говоря уж о соблюдении всех здешних писаных законов плюс — разрешении Государя лично.

— Почему это земная этика не применима? — возмущается Рашпиль.

— Потому что действовавшие в рамках земной этики мертвы или искалечены, — говорю я. — А вы дружно скрываете информацию об этом от работающих в мире резидентов.

— Мерзляков, если вы о нём — это несчастная случайность! — взрывается Рашпиль, а я останавливаю его жестом.

— Простите, Иван Олегович, а Мерзляков — это кто?

Рашпиль кривится.

— Наш резидент, погибший здесь… это, как мы полагаем, о нём вам рассказывала, будь она неладна, эта девица…

— А, крошка Да-Э? Это его обрезали за гнусно аморальное поведение? А факт наличия его трупа в распоряжении здешних анатомов создал прецедент "человека-половинки"? Просто здорово!

— Вы ничего не знаете! — взрывается Рашпиль.

— А почему я об этом ничего не знаю?

Резников воздевает очи горе.

— Коля, ну что ты… и так тут была ужасающая обстановка… все на нервах… Общество решило не травмировать резидентов, только предупредить возможные казусы… Тебя же достаточно хорошо проинструктировали, правда? Ты не повторил чужих ошибок — и слава Богу…

— Я дико извиняюсь, — говорю я, — а Мерзляков — единственный, кого тут… как бы поделикатнее выразиться… наказали за крайнюю безнравственность? Что-то мне подсказывает, что мои коллеги изрядно натворили дел в этом мире — и я в упор не понимаю, почему вы не пресекали их глупость и их бесстыдство.

— Артур Мерзляков, — говорил Рашпиль оскорблённо, — ни бесстыдником, ни дураком не был! Эту дрянную девчонку довёл до слёз какой-то тип, а Артур стал её утешать. И здешние дикари…

— Ну да, ну да. Обнял за плечики, слёзки вытер. Говорил что-нибудь этакое… может, попытался поцеловать. Она была такая милая… здешние лапочки — они невероятно милые. Я понял. А вам даже такая кошмарная история не объяснила, что тут не Земля, Иван Олегович?

— Он вёл себя, как человек!