Поиски стиля

Он размышлял и о том и об этом, забредая мыслью в самые деликатные темы и стыдливо отгоняя их от себя. Он снова вспомнил ту злую девочку с булавкой в руке, и уже подумал, что Лида, наверное, такой человек, которому можно будет доверить, что наболело, как вдруг малиновые и голубые цветы бросились ему в глаза.

– Да вот же они! – закричал он. – Вон они, Петька!

– Кто? – спокойно спросила Лида.

– Да наши! – Он распахнул окно. – Эй, Гурьян! Зинка!.. Где вас носило! А мы – туда! Мы – сюда!..

Карманова снизу увидели, удивились и тоже закричали ему:

– Петрович! Петрович!

– Петька, пальто надевай!

– Ну, невидаль, пусть себе идут, – сказала в глубине комнаты Лида. – Навидаешься еще.

– Нет уж, мы пойдем, Лида!.. – бормотал Карманов, отпустив лицо, отчего оно дергалось беспрестанно, становясь то беспечным, то озабоченным. – Всё-таки свои, неудобно… Петька!.. Вы уж извините… А мы туда, мы сюда!..

Он схватил макинтош и потащил Петьку к двери.

– Вы, Лида, не сердитесь. День-то какой!.. Я ведь правофланговый.

Они выбежали из парадной и влетели прямо в гущу своей колонны. Со всех сторон сыпались какие-то вопросы и шуточки, но Карманову было не до них. Он обернулся. Лида высунулась в окно с Петькиными шарами.

– А ну помаши тете! – сказал он Петьке и сам помахал.

– А шары мои где? – спросил Петька.

А Лида вдруг напряглась вся и как крикнет полным голосом:

– Дадим каждому трудящемуся по шапке, урра-а-а-а!..

«Психанула», подумал Карманов и покачал головой.

Петькина гроздь шаров проплыла низко над демонстрантами, а потом взмыла вверх и запуталась в дереве.

1970

Несостоявшееся свидание рассказ

В августе тысяча девятьсот сорок первого года Нине Васильевне Строевой было всего восемнадцать лет. Вместе с другими сотрудницами гострудсберкассы ее отправили на рытье окопов в сельский район южнее Ленинграда, под Лугу.

Оказавшись на месте, женщины слегка растерялись, так как не ожидали увидеть здесь такой фронт работ. На огромном пространстве хлебного поля, уходя за границу видимости, тянулась вереница полуодетых людей, в основном женщин, судя по лифчикам и разноцветным косынкам. Растерянность новоприбывших перешла в тревогу, а тревога – в страх, да такой, что лопата, которую выдали Нине, служила ей первое время не столько орудием труда, сколько чем-то вроде подпорки.

А что она, собственно, знала о войне? На вечеринках пела вместе со всеми: «Если ранили друга, сумеет подруга врагам отомстить за него». При этом она всегда думала об однокласснике Коле Шапошникове, влюбившемся в ее подругу Эльвиру, и отомстить хотела, прежде всего, Эльвире. Коля сейчас дрался на фронте, Эльвира затерялась где-то на Украине, сама Нина стояла вот в длинной веренице женщин с лопатой в руках. А враг… Врага она знала по газетам, преимущественно, по карикатурам, и поэтому он был для нее чем-то мифическим. Даже сейчас, соединившись в ее сознании с этой красивой сельской местностью, с березовыми перелесками и жарко желтеющим полем, враг не обрел конкретного человеческого облика, и, если бы из леса выполз огнедышащий змей или выбежал горбатый ящер на коротких ножках, Нина испугалась бы, но не удивилась.

Нина Строева всё не хотела верить, что это поле зрелого хлеба, не жалея и ни о чем постороннем не думая, надо пересечь от края до края глубоким противотанковым рвом. Она у всех спрашивала, почему не хотят прежде убрать хлеб, а потом уж копать, от нее отмахивались, а кассирша Елена Никифоровна отвела Нину в сторонку и вполголоса посоветовала не задавать больше вопросов. Ночью, когда они лежали на еловых лапах, согревая друг друга, Елена Никифоровна шептала ей в ухо:

– Вот ты тревожишься, почему не убрали, думаешь, головотяпство или вредительство, а представь себе, что это сделано в военных или, как там, в тактических целях. Начнут немцы наступать вслед за танками цепью от леса, войдут в рожь, так что их собачьих голов будет не видно, а рожь со всех сторон вдруг, да и загорится.

– Зачем загорится?

– Да что б им не выйти. Из горящей ржи ведь так просто не вылезешь. И бензобаки у танков начнут взрываться…

Нина представила вдруг заживо горящих людей, их скорченные мечущиеся фигуры, и всю её охватил непонятно откуда взявшийся жар. Ей захотелось пить, но воды поблизости не было, нужно было терпеть до утра, пока привезут.

– Они не пройдут к Ленинграду? – проговорила она спекшимися губами.

Но Елена Никифоровна не ответила, потому что спала. Всю ночь Нина просыпалась от холода, но стоило ей подумать о заживо горящих людях, как тело ее наполнялось болезненным жаром, и она согревалась.

Каких-либо признаков приближающихся боев в этих местах по-прежнему не было. С утра лес наполнялся молчаливой возней птиц, древесной и травяной сухостью, а в полдень над полем можно было заметить знойное дрожание воздуха – тяжелые зерна в колосьях пеклись и деревенели. Зато по ночам воздух иногда сотрясался от дальнего гула: где-то в ночных небесах ползли стаи невидимых бомбардировщиков.