— А как иначе? — Она развела руками. — Скорее всего, я понимала, что нам крышка. Если бы хотела передать что-то себе прежней, то так бы и сказала. Я не говорила?
Я покачал головой.
— Забудем, — Василиса тряхнула волосами. — Я хочу вас расспросить про Обращение. Вас же было семнадцать вначале?
— Землян — семнадцать. Ещё хоппер, двое рили и тао.
— Тао-Джон! — с восторгом произнесла Василиса. — Верно?
Я улыбнулся. Добавил:
— Но Обращение прошли только земляне. Выжило четырнадцать.
— Расскажите, как это было!
Я откашлялся.
— Василиса, об этом не рассказывают.
— Вам запрещено? Кто запретил? Контроль? Стерегущие?
— Ничего не рассказывают, — уточнил я. — В общих чертах вы же понимаете, что произошло?
— В общих чертах все знают… — она вздохнула.
— Так и останется. Обрывок информации там, пара фраз здесь, какой-то намёк, слухи, догадки. Вот и всё.
— Но… — она нахмурилась. — Но почему?
— Василиса, — я взял её за руку. — Не хочу тебя обидеть и с удовольствием с тобой поболтаю. Но о чём-нибудь другом. Ты занята вечером?
Василиса посмотрела на мою руку. Осторожно вынула из неё ладонь. Спросила недоуменно:
— Никита… вы ко мне клеитесь, что ли?
— Но… — я осёкся.
— Вы с ней что… — она улыбнулась, — сексом занимались? Нет, серьёзно?
— Вполне серьёзно, — признал я.
Василиса звонко рассмеялась.
— Слушайте, Никита, ну вот теперь обидно стало! Такое приключение, а я не помню!
— Ничто не мешает освежить память, — мрачно сказал я.
Василиса даже повисла у меня на руке от хохота.
— Никита, а вы шалун! — Она погрозила мне пальчиком. — Вы же Обращённый! Вам полторы сотни лет!
— Сто тридцать, — уточнил я.
Он чуть не задохнулась от смеха.
— Никита, браво! Я вами восхищаюсь. Нет, правда! Я думала, вы совсем бука, а вы такой… такой… бодрый!
Посерьёзнев, Василиса добавила:
— Ладно, побегу, а то папа заметит, что меня нет, и разволнуется. Он такой нервный сегодня!
— С чего бы это… — пробормотал я.
Пристав на цыпочки, Василиса обняла меня, отставив ножку и несколько секунд покачивалась, игриво заглядывая в глаза. Потом сказала:
— Пока-пока, Обращённый! Ты прелесть!
И со смехом побежала к воротам.
Я стоял, глядел ей вслед.
И размышлял.
Нет, вначале я мысленно произнёс все те слова, которые мне хотелось сказать вслух. Потом оторвал взгляд от загорелых ножек. Потом выдавил из себя смешок.
А потом всё же включил мозги и задумался.
Когда Тао-Джон привёл её в мой дом, я был девушке абсолютно безразличен.
Как только она поняла, что я Обращённый… ну, скажем честно, только присутствие брата и отца в теле собаки помешало ей тут же сорвать одежды и накинуться на меня. Тао-Джона, пожалуй, она бы не постеснялась.
В постель ко мне она залезла осознанно. Не от страха, не с целью привязать меня к себе покрепче.
И вроде как нам обоим всё понравилось!
Как следует из слов Юрия Святославовича — его дочь Обращёнными интересовалась давно, и мной в том числе. Это вполне объясняет её поведение у меня в гостях, как только она поняла, с кем имеет дело.
Но, чёрт возьми, совершенно не объясняет то, что сейчас произошло!
В задумчивости я вернулся к машине. Сел, назвал свой адрес. Чувствовал я себя не столько обиженным и отвергнутым, сколь заинтригованным.
Первые годы после Обращения я просто жил, пытаясь осознать, что наш пафосный героический поступок привёл к столь неожиданным последствиям. Иногда мы собирались все вместе — четырнадцать стариков и старушек. Даже ввели это в обычай. Вначале пересекались каждый месяц, потом решили, что достаточно ежегодной встречи. И лет семь-восемь… Да нет, больше. Лет двенадцать, пожалуй, никто не пропускал общего сбора.
Потом, конечно, житейские хлопоты затянули. Кто-то женился или вышел замуж. Кто-то уехал столь далеко, что не успевал вернуться на встречу. Но всё-таки мы держали постоянный контакт. Если кому-то требовалась помощь — нечасто, конечно, но такое случалось, то достаточно было лишь позвонить…
По итогу на встречи ходили лишь самые стойкие и упёртые. Кое-кто прицепился к формальностям и посещал встречи лишь раз в четыре года. Я вот в самооправданиях не нуждался, потому лет двадцать как забил на сборы. Это несложно, достаточно лишь перестать обращать внимание на старый земной календарь, и двадцать девятое февраля растворится в потоке дней.
Кстати…
Я поднял руку и посмотрел на древние, как я сам, часы Casio. Каким-то чудом их не зацепило взрывом.
Ну да.
Я даже не удивился.
Час назад наступило 29 февраля две тысячи сто двадцать четвертого года.
Сегодня в клубе «Голая правда» собираются четырнадцать Обращённых. Разумеется, я про это забыл. Разумеется, я не собирался туда идти.
Но кто я такой, чтобы спорить с судьбой?
— Седьмой столичный сектор, — сказал я. — Закрытый клуб «Голая правда».
В глубине души я надеялся, что машина вежливо сообщит, что данный клуб разорился несколько лет назад, или сгорел ко всем чертям, или там нашли неизвестный вирус и закрыли на бессрочный карантин…
Но машина плавно тронулась с места.