Поиски в темноте

— Тот труп не дает мне покоя. Все указывает на то, что жертва — женщина, которую вы собирались нанять своей ассистенткой. Кроме того, несколько человек видели, как ваша жена подвозила Маргарет Тарлтон на станцию. Если они говорят правду, значит, миссис Уайет была последней, кто видел мисс Тарлтон живой.

Уайет нахмурился:

— Не понимаю, в чем проблема. Аврора не убийца!

А раньше Саймон Уайет утверждал, что его жена никогда не обманывает… Может быть, он просто ограниченный человек, который ничего не видит дальше собственного носа? Или, всецело поглощенный музеем, он просто не в состоянии думать о чем-либо другом?

— Что вам известно о вашей жене — о ее прошлом, ее родне?

— Боже правый, при чем тут ее прошлое?

— Кто ее родители? — терпеливо продолжал Ратлидж, не обращая внимания на раздраженные замечания Хэмиша, который смело высказывался сначала о констебле Труте, а теперь об Уайете.

— Ее родители уже умерли — мать скончалась за несколько лет до войны, — досадливо ответил Саймон. — Отца убили немцы — его застрелили, когда он пытался помешать им грабить его ферму. Сама Аврора выжила чудом… она добежала до монастыря на бельгийской стороне, и ее туда приняли. Она несколько недель пролежала в лихорадке. Потом стала пробираться на юг — хотела попасть к своей кузине в Прованс. Я нашел ее, снова больную и напуганную, в группе беженцев, которые пришли в наш сектор ночью. В довершение всего мы их обстреляли. К счастью, никто не погиб, но их спасло лишь чудо. Вы, наверное, догадываетесь, как испугались мои солдаты! Поползли слухи, что немцы пошли в атаку… и вдруг из темноты показались фигуры! Я уж решил, что фрицы так пошутили!

Ратлидж понял его. На войне стреляли во все, что движется в темноте, не спрашивая ни пароля, ни происхождения.

— И что вы с ними сделали?

— Отправил всех в тыл и велел накормить. И все. И только позже я снова увидел Аврору и едва узнал ее, так она исхудала. Добираясь до нас, она голодала и чуть не сошла с ума от страха. У нее имелись кое-какие медицинские навыки; должно быть, врачи взяли ее в госпиталь помогать.

Рассказ получился очень поверхностным, без эмоций. Не зная, невозможно было догадаться, что женщина, о которой рассказывает Уайет, — его жена.

— Расскажите о своей политической карьере, — попросил Ратлидж, пытаясь оценить своего собеседника. — Мне говорили, она была многообещающей.

Саймон как будто сразу состарился на несколько лет. Лицо у него внезапно осунулось, плечи ссутулились.

— Зачем? — грубо и отрывисто спросил он с таким видом, словно Ратлидж перевернул камень, и под ним оказалось что-то омерзительное. О политике ему явно не хотелось говорить. — Моя карьера не имеет никакого отношения к убийству, верно?

— Маргарет Тарлтон гостила в вашем доме два дня. Вы беседовали с ней, она помогала вам в работе… Поэтому вы тоже автоматически становитесь подозреваемым.

Сначала Ратлиджу показалось, что Саймон не станет отвечать. Но он заговорил, хоть и не сразу:

— Когда началась война, мы с отцом стали решать, что мне делать. Как вы знаете, политическая карьера Черчилля пошла в гору именно после войны. Он попал в плен к бурам и бежал оттуда, переплыв реку. Правда, те, кто побывал в Южной Африке, говорят, что та река была на самом деле просто болотистой низинкой, и тем не менее… Война открывает неплохие перспективы для молодого человека, который интересуется политикой. Предполагалось, что я буду писать домой письма, которые отец начнет распространять среди своих друзей и сослуживцев. Буду делать фотографии. Вести дневник. Потом, когда закончится война, кое-что опубликую… Мы даже название для будущей книги придумали: «Путешествие в забвение». И знаете, это название оказалось очень уместным. Я действительно отправился в забвение, но так оттуда и не вернулся!

Боль в глазах человека, сидевшего напротив, говорила о многом. Ту же невыносимую боль Ратлидж видел в глазах Моубрея. Нечто глубинное и черное, способное погубить.

Ратлидж видел такое же выражение и на собственном лице, обросшем бородой, напряженном, худом и полусумасшедшем, когда в больнице смотрелся в зеркало. Когда он увидел себя первый раз, то подумал: «Там кто-то чужой». Он был ошеломлен. Незнакомец занял мое место!

Саймон смотрел на Ратлиджа, не видя его, не замечая, что на лице инспектора отражаются его эмоции, обнаженные и беззащитные. Он все заметил бы, если бы ему хватило сообразительности посмотреть. Но он был очень занят тем, что старался взять себя в руки, загнать своих демонов назад, в тесную, захламленную коробку, где он держал их взаперти.

Ударив кулаком по столу, Саймон закричал:

— Черт вас побери! Черт вас побери!

Он закрыл глаза, плотно сжал губы, так что уголки побелели. Со стороны могло показаться, что его замутило и он из последних сил борется с приступом тошноты, которая вот-вот сломит его железную волю.

Наступила тишина. Ратлидж слышал, как где-то в доме тикают часы, медленно отсчитывая секунды.

И вдруг, без предупреждения, распахнулась дверь.