Поискун и Потаскун

Виктор Мурич Поискун и Потаскун

Раздражающе звонкая трель мобильника вырвала меня из плена мутных сновидений. Буквы на экране прыгали словно блохи по бродячей собаке. Сколько я не напрягал непокорные глаза, но картинка так и не приобретала четкость.

– Да, – просипел я в трубку, поняв, что самый быстрый способ идентифицировать собеседника это услышать его голос.

– Привет Шило, – хихикнул собеседник. – Как здоровьице? Синячишь?

– Ты кто? – сел я на край дивана. На пол соскользнуло дурно пахнущее одеяло. Босые ноги погрузились в липкую лужицу. – Блевотина, – мрачно констатировал я, опустив глаза вниз.

– Сам ты блевотина! Ты Шило уже вкрай сбухался. Да-да-да! Я понимаю, что это твой… Э-э-э-э как ты там его называешь? Метод. Пусть будет метод, если данный термин отражает суть процесса. Но ТАК бухать зачем. Твой ливер вскоре потеряет ценность не только для потенциальных доноров, но и для твоего организма в первую очередь. Подобный образ жизни…

– Заткнись Енот! – буркнул я, сглотнув подошедший к горлу ком. – Не тарахти. Голова болит.

– Ой, головонька у него болит. Конечно-конечно, – захихикал собеседник. – Сейчас она у тебя еще больше заболит. Шеф звонил.

– И? – поинтересовался я, вставая на ноги.

Комната превратилась в сумасшедшую карусель, с каждым вздохом набирающую обороты. Меня вырвало желчью. Все. Сундучок волшебника пуст. Кролики и голуби покинули его еще ночью. Почему ночью? Хватаясь руками за мебель и стены я, покачиваясь, добрался до окна. Непослушные ноги норовили то сложится, то разойтись в разные стороны.

– Мать вашу! – плотная штора скрывала от меня яркую улыбку восходящего солнца. Лучи плясали по первому снегу, укрывшему землю белым ковром. Из глаз потекли слезы.

– Не трогай святое, – хихикнул голос в телефоне. – Родители не виноваты, что мы такими уродились. Точно-точно. Могу сказать одно – зачат ты был точно по пьяни. На трезвую такой продукт не забацаешь.

– Уже зима? – прищурившись, я мрачно осмотрел бескрайний спальник. Стройные ряды многоэтажек выстроились вдоль уходящего в рассвет проспекта. – Сколько я здесь?

– Вот-вот. И шеф так же сказал – сколько можно искать этот путь. За это время нормальные находят, доходят и возвращаются. И еще он сказал…

– Енот? – вкрадчиво спросил я. – Ты еще там?

– Ну да-да. Где ж мне быть? Тут я. Тут.

– Меня хорошо слышно?

– Ну да-да. Шило, у тебя все нормально? – в голосе мелькнуло волнение.

– Замечательно, – я переступил через разбитую вазу. От кучи битых стекол тянулась в сторону сортира вереница красных пятен. Вот почему болит правая ступня. Ничего не помню. – Передай своему шефу, что он может идти в жопу. Именно туда и ни сантиметра в сторону. Пусть ищет нормального, который ему найдет, дойдет и вернется. А я тут посижу. И ты не ответил на мой вопрос. Сколько времени прошло?

– Шило, ты начал осенью. Вчера выпал первый снег. Зима, брат. Зима. Без двух дней две недели синячишь. Да-да-да. И кстати ты должен мне. И неслабо должен.

Шаг за шагом я поковылял в сторону кухни. Звякнули, разлетаясь из под ног латунные гильзы.

Ага! Значит, я шумел.

Раз. Два. Три. Четыре. Четыре пистолетные гильзы. Плохо. Соседи раньше просто ненавидели. Теперь даже не знаю. О! Пустая обойма на краю журнального столика. Четыре плюс девять. Итого…. Э-э-э…

– Енот, нужна твоя помощь.

– Опять?! Что сейчас?

– Четыре плюс девять. Сколько получится?

– Я недавно упоминал о состоянии твоего ливера. Так вот. С мозгом у тебя все хуже. Гораздо хуже. Тринадцать будет. На лицо явная деградация личности, нарушение элементарных функций головного мозга…

– Заткнись. Я думаю. – Я застыл на пороге кухни, уставившись в потолок. – Енот я кого-то расчленил, но ничего не помню об этом. Ко мне кто-то приходил?

– Вот-вот. Нарушение элементарных функций головного мозга. И потеря памяти. Да-да-да. Ты ж под замком. Как обычно. Ты закрылся изнутри. Я тебя закрыл снаружи. Выход исключительно по взаимному согласию. А про расчленение это ты к чему? Руки? Ноги? Кишки на люстре?

– Кровище на потолке в кухне. Много, – меня опять стошнило.

– Я рад, что этого не вижу. И звуки ты издаешь страшные-страшные. Радует, что телефон запахов не передает. Твоя берлога это что-то. Да-да-да. Ладно, загляни в большой шкаф возле холодильника.

– Здесь нет холодильника, – взгляд нащупал бутылку пива на подоконнике. Откупоренная. Я принюхался. Без разницы. Все воняет блевотиной. Даже пиво.

– Забыл-забыл. Это был второй приезд полицейских, – как-то невесело хихикнул телефон. – До сих пор не понимаю, как ты в одиночку дотащил двухкамерный холодильник до балкона. Помнишь, у твоего подъезда в подвале пара бомжей обосновалась. У них еще болячки на физиономиях такие страшные-страшные, что даже полицаи на них забили и забыли о их существовании.

– Насмерть? Обоих? – ноги подкосились, и я присел на трехногий табурет. По воспоминаниям раньше ног у него было больше.