Пойте им тихо

Коляня прислушался. Для внука Вовы едва дышащий Якушкин был незаменим: вялый старик замечательно и без всяких усилий играл «больного»; еще лучше, надо думать, он играл бы умирающего. При всем том внук был мало доволен и выкрикивал, нервничая: «На что жалуетесь, больной?» — а тот молчал.

«На что жалуетесь, больной? Ну?» — внук повторял раз, и другой, и третий, и наконец засыпающий и роняющий голову дед, согласно правилам игры, тяжко вздохнул: «Плохо себя чувствую». — «Ну-ну, больной. Главное, духом не падать», — расстегнув ему ворот рубашки, Вовик деловито осматривал старика: Якушкин лежал на диванчике, расслабленный и отупевший. Вовик посчитал пульс. Покачал головой. Посоображав так и этак, он вспомнил о температуре — с криком выскочил на кухню, к матери и к Коляне:

— Градусник!.. И стакан холодной воды.

Леночка и Коляня рассмеялись. «Не мучь ты его», — сказала Леночка, наливая из крана в чистый стакан.

Вовик, взяв в левую руку градусник, в правую — воду, осторожно, чтобы не расплескать, вновь удалился в ту комнату. Коляня допил кофе. Коляня, подымаясь, поторопил: «Негры уже ерзают!..» — «Что?» — и, покурив, стали собираться: Коляня и Лена шли сегодня на знаменитый заезжий негритянский ансамбль. В дверях Лена крикнула:

— Папа, мы уходим! Покорми Вовика и сам поешь. — В комнате продолжалась игра.

— Папа!

Якушкин слабо откликнулся:

— Ага, ага…

— Мы уходим. Не забудьте поесть.

За ними, ушедшими, хлопнула дверь — и на миг стало тихо; и лишь теперь, себя огородив и отъединившись от мира взрослых, игра в той комнате стала игрой, входя в полную силу. Вовик быстро и на глазах перерос в районного терапевта, шаг за шагом добираясь теперь до азов высокого врачевания. Посерьезнев (родители ушли), Вовик сел рядом. Без излишней суетливости делал он гипнотические пассы руками над Якушкиным, который лежал на диванчике со скорбным лицом. «Вова, может, хватит, устал я», — тихо попросил старик; старик хотел спать.

Но Вовик, неудержимый и уже яростный, хотел врачевать дальше: «…Честному человеку умирать не больно — был ли ты честен — подумай и вспомни!» В голосе пацана появился молодой металл. Взяв руку старика, он втирал энергию своими маленькими ладошками. «Держись, держись!» — приговаривал Вовик. Распаляющийся, он объяснял, что не всякая лошадь, идущая вдоль обрыва, туда сваливается, — не всякое племя, вслепую спешащее, гибнет, не всякий умирающий умирает, на что и надежда. Игра их, при заметном своеобразии, не была чем-то исключительным или же особенным: в вечерний обычный час по всему городу, неся вахту, сидели с детьми в квартирах старики и старухи, — и если, уставшие, они хотели спать, внуки играли с ними, а не они с внуками. И как водится, внуки говорили с ними их же словами.

— …Ты пал духом, и, значит, в жизни ты был жесток. Ты не любил людей и хапал! — уже орал, разъярившись, внук. Он врачевал. Ухватив, он положил к себе ближе другую ладонь старика и теперь в нее втирал своими ладошками жизненную силу.

Хлопнула дверь. Приехал отец. Поднявшийся по лестнице, отец открыл дверь своим ключом, вошел, — узнав и знакомо услышав выкрики сына, он тихо простонал: «О господи, сумасшедший дом. На кого она оставляет ребенка…»

Машина отца стояла внизу, глухо шумя мотором. В машине — Нина, кандидатка в жены; развод с Леной был на носу, и не оставаться же ему, одинокому, в одиночестве.

Нарочито громко и по-хозяйски прошагал он мимо комнаты, где играл его сын с дедом. Квартиру придется разменивать — это было ясно. Вова останется с Ленкой — и это ясно. Наскоро переодевшись и потоптавшись у маленького зеркала (он заехал сменить рубашку), а также захватив с полки книгу (знак внимания женщине, ожидающей его в машине), он поспешил к дверям. Ленка уехала со своим хахалем, это понятно. Ну ничего, он тоже не постится. Он уходил, уже потянув на себя дверную ручку, тут сердце екнуло — быстрыми и нервными шагами он вернулся; войдя туда, присел на корточки возле пацана и на порыве прижал его стриженую голову к себе. «Сыночка мой!..» — старомодно, не слишком искренно произнес он. Но боль была искренняя. И укол отстранения (от сына) был настоящим… Оставляет ребенка на весь вечер со стариком, которого сама же считает ненормальным. Сука. Он еще раз прижал Вовку к себе, потискал. Однако сынок не был потрясен прослезившимся отцом. Сыночка хотел играть. В игру. Он уделил отцу его минуту — теперь же, выдергиваясь из объятий, вновь тянулся к посапывающему на диванчике, спящему старику.

— …Ты должен о суете забыть — ты должен вспомнить лучшее, что было в жизни и в детстве, — ты должен услышать гимны! — заорал пацан, бросаясь ладошками на желтую ладонь деда.

— О господи, — повторил отец. Он быстренько сбежал по лестнице и нырнул в машину.

3