Пойте!

– Э, козел бородатый, где таких девок подцепил? – хрипло спросил мужчина, обращаясь к Земляникину. – Козы, пошли со мной, с настоящим мужчиной. Ик.

Профессор нисколько не смутился. Сделав шаг вперед, он, глядя в глаза верзиле, который был на голову выше его и раза в полтора шире, пропел:

– Ми. Ми. Ля – фа – до. Ре – ми.

Верзила неожиданно вздрогнул, всхлипнул, закрыл лицо руками и поспешно отступил в подъезд.

– Что с ним? – прошептала Маша.

– Оказался не на той волне, – ответил профессор. – А я дал ему почувствовать всю его ничтожность. После этого он мог бы кинуться драться, но вряд ли. Весь мир был против него. Поэтому он отправился зализывать душевные раны.

– Класс! Класс, Андрей Сергеевич! Мне Гриша рассказывал, а я не верила, – восторженно заверещала Рита.

– Не стоит твоих восторгов, милая. Это и не человек был – гора мяса, пораженная дурными страстями и болезнями. Такой горой легко управлять.

– А мне бы вы могли вот так приказать? Нотами? – спросила Мария.

– Нет, Машенька. Вы ушли от животного гораздо дальше. Вы красивее и увереннее в себе. В вас нет беспричинной агрессии, диких порывов. Вы в достаточной степени в ладу с миром – хотя и находитесь пока в противофазе. Но, несмотря на разногласия с общей мелодией, вы не болтаетесь одинокой оборванной струной.

Рита открыла двери, села за руль. Маша тоже хотела юркнуть в автомобиль, наверное, на заднее сидение, чтобы профессор сел впереди – когда Земляникин осторожно взял ее за руку.

– Послушайте! – предложил он. – Чувствуете, как они звучат?

– Кто?

– Рита и ее "Форд".

Кольцова положила руки на руль и улыбалась. Выглядела она прекрасно, и было видно, что очень довольна – но никаких звуков Маша не слышала. Может быть, поскрипывало кожаное кресло, или потрескивал на солнце нагревающийся кузов автомобиля, но больше – ничего.

– Не слышу.

– А видите? Чувствуете?

– Вижу.

– Значит, для вас предпочтительнее художественные образы, а не музыкальные. Но я не художник, а музыкант. Я слышу мир, – заявил Земляникин.

Когда автомобиль тронулся с места – Маше галантный профессор открыл переднюю дверь, а сам устроился на маленьком диванчике сзади – Рита спросила:

– Поставить ваш диск, Андрей Сергеевич?

– Отчего нет? – нараспев ответил профессор. – Выровняем фон.

Из динамиков полились звуки тибетских мантр. Земляникин прикрыл глаза – Маша видела его в зеркале заднего обзора – и начал барабанить пальцами по креслу.

– А вот так, несколькими нотами, можно победить любого хулигана? – осведомилась Рита. – Или, скажем, расположить к себе человека?

– Можно, – отозвался профессор. – Если мелодии человека или хулигана это пойдет на пользу. Да и не только нотами. Можно – позой и жестом, можно несколькими словами, или, скажем, композицией запахов. Просто у меня абсолютный слух, и я пою. А кто-то видит, кто-то – чувствует. Мелодия всеобъемлюща, ее можно представить и цветом, и формой. Как иначе?

Автомобиль выехал на широкое шоссе, и Андрей Сергеевич попросил повернуть на юг, к Тихому озеру. А сам начал рассуждать о музыке, рассказал девушкам о том, как в молодости увлекся джазом, и негритянская музыка едва его не погубила. Потом на смену джазу пришло увлечение тяжелым роком, который, хоть и является мощнейшим механизмом воздействия на мелодию человека, вредит карме, выстраивает индивидуальности под одну гребенку, подавляет личность.

Теоретические построения профессора были интересны, но Маша никак не могла забыть грубого хулигана, заплакавшего оттого, что профессор пропел несколько нот. Может быть, сценку разыграли специально, а профессорский сосед каждое утро только и ждет условного сигнала, чтобы напасть на Земляникина и позорно отступить в нужный момент?

– Я джаз не слушаю. И рок тоже, – заявила Маша, когда Андрей Сергеевич прекратил рассказ. – Отчего же у меня с работой не ладится, хотя я и училась хорошо, и стараюсь? Работа – это тоже мелодия?

– Нет, – Земляникин покачал головой. – Вот как раз работа, профессия, род занятий – это не мелодия, а помещение. Концертный зал со своей акустикой. Есть такие залы, что там самая сильная мелодия глохнет. Есть такие, где, напротив, любая нота звучит. А есть те, к которым надо привыкнуть, приспособиться. У вас получится.

– Как же?

– Вы – очень красивая мелодия, Машенька, – заявил Андрей Сергеевич. – Просто звучите не в том месте, не в то время, не так и не для тех. Это исправить несложно – было бы желание.

– Работа – это ведь процесс? Вы раньше говорили, что в музыке мира понятия меняются местами, – вспомнила Рита. – Процессы становятся статичными, а статичные объекты – процессами?

Профессор сдержанно улыбнулся.

– Не совсем так. В мире нет совершенно ничего статичного, но аналогия уместна.

* * *

На Тихом озере Земляникин и девушки сидели на траве, срывали одуванчики, плели из них венки, а потом ходили по берегу и пели. В основном – детские, известные всем песенки. Мелодия отражалась от серебристой озерной глади и уходила к небесам. Вдали, за дачными участками, мычали коровы.

После пары часов музыкальных занятий профессор удовлетворенно констатировал: