Поющая кровь

Она расстегнула пояс, на котором висел меч, положила его рядом с собой и запустила руку в мешок. Было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть, ее пальцы ухватились за первое попавшееся. Колбаса. Она разломила ее пополам, одну часть вернула в мешок, а другую съела. Затем нашла сыр, кусок черствого хлеба, немного сушеных фруктов. Сама себе удивилась, насколько ее мешок стал легче, а желудок — приятно полон после того, как она закончила есть.

У ее ног конь пощипывал траву, вероятно слишком усталый, чтобы отходить далеко. Она потянулась к нему и потрепала за гриву. Он поднял на нее свои добрые влажные глаза и продолжал есть. Стужа легла на спину, сцепив руки за головой, и устремила взор прямо перед собой в безрадостную мглу. Ах, если бы здесь не было так мокро, если бы земля под ней была мягкой и теплой, если бы на небе были видны звезды, чтобы их можно было посчитать, или рядом был бы костер, чтобы им можно было полюбоваться. Она закрыла глаза.

Но все не так уж и плохо, — поймала она свою мысль.

Немного погодя она отвязала повод от сапога и встала на ноги. Прислушалась. Тьма была беззвучна. Если мир и вращается, как настаивают некоторые философы, то вращается он в сплошной тишине. Не слышно ни животных, ни птиц, ни насекомых, ни одна травинка не шелохнется. Даже конь перестал жевать.

Но что-то содержалось в этой тишине. До нее смутно доносилось глухое биение, отдаленно пульсирующий стук. Она напряглась, вслушиваясь в него. И затем губы растянулись в тонкую линию, она с удовлетворением узнала этот звук.

Это билось ее собственное сердце. Его гулкий торжествующий стук заполнил ее всю, насыщая жизнеутверждающей силой.

Она неожиданно рассмеялась, и смех эхом прокатился по горам. Оцепенение, с которым она уже свыклась, исчезло. Стужа наконец поняла, что все еще жива, совершенно и окончательно.

Заря пламенела на востоке, отодвигая тяжелые серые тучи легкими полосами золота и багрянца. Воздух казался теплее, чем был все это время. И как только солнце набрало силу, испарявшаяся влага клубами повисла над землей.

Обнаженная Стужа потянулась, наслаждаясь тем, что солнце прикасается к ее голой коже. Одежда и плащ лежали расправленные на земле. И пусть они там не высохнут, но хотя бы ненадолго она освободится от надоевшей сырости. Она встряхнула спутавшимися волосами и отбросила их назад: по крайней мере хотя бы они начали сохнуть. Провела по ним пальцами, чтобы пригладить.

Стужа еще раз поела из мешка и запила остававшейся водой. С этого места хорошо просматривался весь путь, который она прошла, он пролегал через плоское широкое пространство. Солнце ярко светило, и ей пришлось заслонить глаза рукой. Все там было неподвижно, даже единственное тощее деревце, нарушавшее однообразие степного пейзажа, стояло не шелохнувшись.

Она повернулась, чтобы обозреть другую сторону света. Цепь высоких пологих холмов уходила к горизонту. Холмы, наверное, когда-то, в самом начале после сотворения мира, были настоящими горами, но со временем утратили свое величие. Шай-Застари, так называли люди Келеда эту гряду, что означало — Преграждающие Холмы. По ту сторону от них текла река Лите, а за ней — уже Эсгария.

Наконец она поняла, что привело ее сюда. Это желание зрело в ней незаметно и подспудно, с того самого мгновения в доме Амалки, когда она облачилась в одежды, к которым уже много лет никто не прикасался. Тогда же она нацепила ремень с мечом и, конечно же, сразу вспомнила ощущение, когда пальцы сжимают знакомую рукоять. Однако вторая рука была пустой — ей недоставало оружия, которого там не оказалось.

Эта пустота в руке вывела ее на тропу. Она вела ее сквозь дождь и холод. Стужа обманывалась, думая, что скитается лишь ради того, чтобы избежать плена. На самом деле ее пустая рука уже знала все.

Стужа взглянула на свою ладонь. Скоро она вложит в нее то, чего ей так недостает.

Нагнувшись, чтобы проверить меч, она вытащила его из ножен. У нее был большой перерыв в занятиях с оружием. Перерыв протяженностью в двадцать лет.

Пальцы обвились вокруг рукояти. Кожа на ножнах была сырой, но сталь, постепенно обнажаясь, блестела огнем в лучах солнца. Клинок сиял, источая запах отличного масла. Кимон ухаживал за ним, неуклонно следуя правилам, соблюдая традиции своего Роларофа. Лезвия острые, наконечник — идеально заточенный. Она поворачивала меч, и свет играл на всей его поверхности, переливавшей серебром, подобно сверкающей воде.

За все эти годы она ни разу не брала меча в руки, опасаясь воспоминаний, что в нем таились. Но теперь эти страхи исчезли, и прошлое настигло ее. За одно мгновение она оживила в памяти всю свою жизнь — все великие печали и безграничные радости, каждое приключение и каждое мгновение спокойствия и мира. Она даже не пыталась сопротивляться или отгонять воспоминания. Напротив, она была им рада. Долгий сон покинул ее, и Стужа снова стала собой.