Поющие пески

Он успел одолеть не больше пятисот метров, как задул ветер. Песок тяжелый и словно намагниченный — так он притягивал к себе усталые ноги, — вдруг стал приобретать летучесть. Легкость, с какой тысячи песчинок поднимались в воздух и неслись куда–то со все большей скоростью, производила впечатление, что земля под ногами тронулась с места. Песок струился по ногам, с тонким шелестом растекался по песчаной же поверхности пустыни.

Павлик обернулся спиной к ветру, сорвал с себя куртку, закутал голову. Итти дальше становилось уже невозможным. Он присел у подножья бархана, где за крутой его стеной было относительное затишье.

Песок сыпался ему на плечи, на спину, все тело зудело, как от укусов мошкары, а голове было жарко, в куртке, как в противогазе, трудно дышать.

Бархан пришел в движение. Ветер поднимал песок с пологой его стороны и переносил на крутую, за которой скрывался Павлик. Юноша чувствовал, как сверху все сильнее подваливают клубы песка, и ему казалось, что бархан медленно надвигается на него под вой и свист ветра. Вот его грозная масса пододвинулась вплотную, — сейчас песчаная стена обрушится и задавит! Павлик хотел вскочить, но что–то легло ему на плечо, и бархан… сказал голосом дяди Прохора: «Сиди, скоро, наверно, кончится!»

Дядя Прохор присел рядом и обнял его своей крепкой рукой.

— Хорошо, что нашел тебя.

Павлик ощущал круглое плечо дяди Прохора, прижимающееся к его вздрагивающей лопатке, и спокойствие постепенно овладевало им. Песок по–прежнему шипел и хлестал в спину, но теперь, когда они были вдвоем, вихрь уже не был страшен. Прошел, должно быть, час, а может быть, и больше. Постепенно песчинки стали словно тяжелеть и в своем полете клониться к земле. Ветер, как и предсказывал дядя Прохор, наконец стих.

Павлик вытряхивал куртку. В складках кепки, в бровях — всюду был песок.

— Скорее к Гале!

— Поднимемся на эту горушку, — предложил Прохор Иванович. — Оглядимся…

Они взобрались на бархан, у которого приютился Павлик.

Пески, причудливо разрисованные ветром, с застывшей зыбью не хранили никаких человеческих следов.

— Замело!

Нить, связывавшая их с Галей, с лагерем у поющего бархана, оборвалась.

У Павлика захолонуло сердце. Он впервые по–настоящему испугался: не за себя, за Галю.

— Ничего, — сказал дядя Прохор.

Глядя на небо и на тень на небо и на тень на песке от Павлика, он озабоченно забормотал:

— Солнце туда идет. Так. Времени прошло часа полтора, не больше. Значит, туда!

К удивлению Павлика, он показал рукой совсем не в том направлении, где по его мнению, они оставили Галю.

— Пойдем, — решительно сказал Прохор Иванович. — Там у меня одна хитрость придумана.

* * *

Они прошли с полкилометра, И студент увидел воткнутую в песок, засыпанную до половины черенка лопату.

— Вот тут я был, — сказал дядя Прохор, — когда начался буран–то. Отсюда я побежал к тебе.

Юноша разглядел теперь: к верхней части лопаты привязана веревка, другой ее конец закопан в песок шагах в десяти.

С недоумением Павлик обернулся к дяде Прохору. Зачем ему понадобилась эта штука?

— А вот смотри, — объяснил Прохор Иванович, подводя своего спутника к месту, где была закопана веревка. — Гляди отсюда на лопату. Видишь? Вот в этом направлении и находится Галя. Я, брат, это засек в точности, — еще когда только ветер задул. Понял? Теперь надо запомнить место, на которое лопата показывает. Вон, видишь тот двойной бугор, чудной такой? Вот на него и надо итти.

Он указал на двухвершинный, похожий на седло песчаный холм почти у самого горизонта.

— А чтобы не сбиться, — продолжал дядя Прохор, — надо запомнить ориентиры поближе. Вон тот куст — на человека похож с раскинутыми руками. И вот та горушка с обсыпанным краем, точно откусил кто от каравая хлеба. Нашел? Запомни теперь! Так, брат, и лопата за компас сойдет.

Он вытащил из песка глубоко завязшую лопату. Смотав веревку, подвесил к поясу.

— Пошли!

Они шагали торопливо, обгоняя один другого.

Павлик старался не думать о том, что могло случиться с девушкой, одной, застигнутой песчаной бурей на открытом месте. Вот миновали куст с растопыренными ветвями, «бархан–каравай», взобрались на седловину двурогого холма… Впереди лежали пески, такие же, как и те, которые они уже прошли. Никаких следов человека!

Лоб Прохора Ивановича покрылся крупными каплями.

Павлик, еще не понявший, что может означать один из свежих песчаных холмиков, разбросанных вокруг, оглядывал горизонт.

— Пройдем еще, — сказал дядя Прохор сдавленным голосом. — Может, в расстоянии ошибка.

Но тут Павлик схватил его за рукав:

— Посмотри, что это такое.

* * *

В стороне, на склоне дальнего холма, обращенном к ним, виднелся какой–то странный рисунок.

На песке словно были прострочены борозды. Общим своим рисунком они напоминали огромную перевернутую букву «М». Приглядевшись, можно было различить: борозды неровные, идут «елочкой».

— Следы! — воскликнул Павлик.