Поющие пески

Поразмыслив, Грант решил, что вряд ли. Пастор обладал всей возможной властью, о какой только может мечтать смертный человек. Каждое воскресное утро служило удовлетворению его тщеславия; он объездил значительную часть мира, знал, что такое жизнь, и смерть, и человеческая душа перед лицом потустороннего мира. Скорее всего стремление к тайным почестям было ему чуждым. Он просто оказал гостеприимство шотландской знаменитости. Ибо в такой небольшой стране, как Шотландия, Арчи числился в знаменитостях, и пастор, несомненно, был рад, что может принять его у себя.

Так что Грант имел этот остров в полном своем распоряжении и в сопровождении буйствующего ветра обошел вдоль и поперек свое угрюмое королевство. Это несколько напоминало прогулку с непослушным псом, который сшибает хозяина с ног, бегая за ним по узкой тропинке, чуть ли не опрокидывает его, прыгая ему на плечи в экстазе радости, и все время сбивает его с выбранного направления. Вечера он проводил у камина, слушая воспоминания Тодда о тех временах, когда тот был хозяином трактира в Нижней Шотландии. У него был волчий аппетит, он заметно прибавил в весе, засыпал тотчас же, как только его голова касалась подушки, и не просыпался до самого утра. Под конец пятого дня он готов был скорее вынести сто перелетов на самолете, чем оставаться еще двенадцать часов на острове.

Так что на шестое утро он оказался на белом пляже, ожидая самолет, который должен был забрать его по дороге в Сторноуэй. Легкое беспокойство где-то в глубине души вместо того мучительного страха, которого он ожидал, не портило ему настроения. Вместе с Тоддом, чемоданом, стоящим между ними на песке, и автомобилем отеля, оставленным выше, на лугу, где кончалась дорога, — единственным автомобилем на острове и единственным в своем роде во всем мире — они представляли собой четыре маленьких пятнышка в светлом пространстве.

Гранту пришло в голову, что его полет на большой птице, которая случайно сядет на этот пляж на краю света, будет, наверное, ближе всего первобытному представлению человека о полете.

Большая птица села на песок и покатилась к ожидающим. На мгновенье Гранта охватила паника. Самолет был как-никак гробом, тесной, закрытой мышеловкой. Но непривычная обстановка быстро разрядила напряжение. В больничной чистоте аэропорта, где человека ведут и подгоняют, паника могла бы взять верх, но здесь открытое пространство пляжа, пилот, непринужденно треплющий языком с Тоддом, стоя на самой верхней ступени трапа, крик чаек и запах моря все вместе создавали атмосферу совершенной свободы, лишенной какого-либо принуждения. Так что, когда пришел миг отлета, он встал на последнюю ступень трапа лишь с легким ускорением пульса и, прежде чем смог проанализировать свою реакцию на закрытие двери, его внимание привлекло кое-что более интересное: перед ним, напротив от выхода, сидел Малютка Арчи.

Малютка Арчи выглядел так, будто его только что вытащили из постели, причем в изрядной спешке. Беспорядок в его одежде еще более подчеркивал маскарадное впечатление. Он поприветствовал Гранта, как старого приятеля, любезно поговорил с ним на тему его незнания Островов, порекомендовал ему гэльский в качестве языка, который стоит выучить, и наконец устроился подремать. Грант искоса приглядывался к нему.

— Что за каналья, — думал он. — Что за подлая, наглая каналья.

Арчи спал с открытым ртом. Пряди темных волос уже не закрывали лысины, колени под мохнатыми яркими гетрами напоминали анатомические препараты. Это были не колени, а «коленные суставы». Особенно интересным было очертание большой берцовой кости.

Наглый, высокомерный подонок. У него была профессия, которая приносила ему кусок хлеба, профессия, которая обеспечивала ему какое-то положение в обществе, доставляла удовлетворение. Но этого было слишком мало. Ему хотелось света юпитеров. Безразлично, кто за него платит, лишь бы он мог в нем нежиться.

Грант все еще размышлял о главной роли тщеславия в качестве причины многих преступлений, когда внизу показался геометрический узор, как японский цветок, распускающийся в воде. Ради него он бросил свои психологические размышления и тогда понял, что самолет уже описывает круг над аэродромом на твердой земле. Он даже не заметил, как путешествие кончилось.

Он стоял на взлетном поле, представляя, что бы случилось, если бы в эту минуту он на радостях сплясал военный танец. Ему хотелось петь и скакать вокруг аэропорта, как ребенку, получившему первую в своей жизни лошадку на колесиках. Мгновенье спустя он остыл, подошел к телефонной будке и позвонил Томми, чтобы тот приехал за ним, если может, часа через два в отель «Каледониен» в Скооне. Томми ответил, что может и что приедет. Еда в ресторане аэропорта нравилась ему, как никогда. За соседним столиком кто-то громко жаловался на паршивую кухню, но, разумеется, тот человек не родился заново после пяти месяцев ада и семи дней стряпни Кэти-Энн.

Когда Томми вошел в холл отеля «Каледониен», его небольшое круглое лицо казалось еще симпатичнее и круглее, чем обыкновенно.